— Можно, — наконец согласился он. — И что ты делаешь тут в лесу с обрезом, Прохор Цветков?
— Да я вот… — замялся он.
— Ты правду говори! — гаркнул Василий, подражая своему другу и учителю Григорию Арсеньевичу.
— Я… я… — замялся мужичок, а потом, словно кинувшись в омут с головой, выпалил разом. — Я из Освободительной армии батьки Григория.
— Вижу, что не из Рождественского монастыря…
— Если он бандит, то к стенке его, — встрял Петро.
— Я… я… я этот самый…
— Перебежчик…
— О… оно самое… я это… передумал и к красным хочу…
— Мало ли чего ты хочешь, — задумался Василий. Нет, с одной стороны, если этот Прохор бандит, то надо было бы кончить его прямо тут, на месте, по законам военного времени. Тем более, что к бандитам у Василия был собственный счет. С того самого дня, как погибли его брат и мать, он почти каждую ночь видел кошмары… С другой стороны, притащи он этого
— Знаю, — кивнул мужичок. — Я вам банду, а вы меня — домой. Договорились.
— Не-а, — отрезал Василий. — Не о чем мне с тобой договариваться. Да и негоже. Вот отведу тебя к начштаба товарищу Окуневу. Он у нас страсть как бандитов любит… Вот пусть он и решает, то ли по законам военного времени тебя сразу к стенке ставить, то ли чуть опосля… Петро, обрез подбери! И на посту оставайся до смены караула. А я этого в штаб отведу и вернусь. Добро?
— Добро, — с неохотой отозвался напарник.
— И смотри, не спи, мух не лови…
— Угу, — еще более угрюмым голосом отозвался Петро. Вдвоем-то на посту было тяжко. А одному…
Тем временем Василий, выйдя на тропу, связал руки мужичка его же собственным ремнем, после чего они направились в сторону деревни.
— А пока мы тут шагаем, ты вот мне скажи, много у батьки Григория сабель? — задал вопрос Василий, решив даром времени не терять.
— Сколько есть — все его.
— Э… Прохор… Ты же сказал, что ты перебежчик. Значит, теперь ты на нашей стороне должен быть, а посему должен честно на вопросы отвечать.
— Я на своей стороне, — огрызнулся Прохор. — Если б на вашей был, вы бы мне руки крутить не стали.