Наконец, добравшись до нужной двери, с полинявшим от сырости и времени бронзовым номером 28, он негромко постучал. Никто не ответил. Пришлось постучать в полную силу. Не получив никакого ответа, Василий осторожно приоткрыл дверь. Кабинет был погружен во тьму, лишь в дальнем углу тускло горела настольная лампа.

— Есть кто живой?

Ответом ему был тихий храп, перемежающийся со сладким посапываем.

— Валерий Федорович! — тихо позвал Василий, нависнув над столом, за которым, положив голову на скрещенные руки и поблескивая бритым затылком, спал дежурный следователь. — Валерий Федо-ро-вич!

— А! Что! — встрепенулся дежурный. Тоненькие ворошиловские усики нелепо смотрелись на его широком, скуластом лице. Они словно подчеркивали ехидный изгиб тонких, злых губ и квадратный подбородок, придавая надлежащую строгость внешности следователя.

— Да не шугайся, это я, — извиняющимся тоном продолжал Василий. — Не начальство.

— Ерунда, — пробурчал Валерий Федорович себе под нос, лениво отмахнувшись от Василия. — Тут такой вечер выдался, и собаки бы замертво попадали, — он скользнул сонным взглядом по столу и, обнаружив пачку «Казбека», открыл, предлагая папиросу Василию.

Тот лишь покачал головой.

— Ты же знаешь, не курю.

Ни слова не сказав, Валерий Федорович ловко выудил папиросу, резко дунул в нее проверяя, насколько крепко набит табак в папиросный патрон, а потом машинальным движением заломил картонный мундштук, чиркнул спичкой, и к потолку комнаты взвилось жиденькое облачко табачного дыма.

— Так чего пожаловал? Да еще в такое время.

— Ну, ты же знаешь, мы у себя всякой ерундой занимаемся, — протянул Василий. — И по утрам от нечего делать усталым работягам, вроде тебя, спать не даем.

— Ну, ты не юродствуй, — между затяжками вальяжно объявил Валерий Федорович. — Говори, зачем пришел.

— Да вот хочу с девочкой одной повидаться. А если ее уже в расход пустили, то хотя бы вещички осмотреть.

— А чего тогда ко мне приперся? — удивился Валерий Федорович. — Пиши заяву. Начальство подпишет, и беседуй с кем угодно, хоть до Судного дня. Мне-то чего.

— Скажем так: не стану я заяву писать, потому что пока не знаю даже, о чем мне с той девкой говорить. А поговорить мне с ней очень надо.

— Ну, так дела не делаются. У нас же тут только расстрельные. Их вина доказана. С ними общаться не положено… Сам все знаешь, не первый год в органах.

— А ты сделай исключение, — продолжал гнуть свое Василий. — Сейчас час ранний. Ты мне дай с ней словом перемолвиться, а за мной не пропадет, ты же меня знаешь.

— Да знаю я… Знаю, — тяжело вздохнул Валерий Федорович. — Мне-то что с того?.. — аккуратно загасив папиросу в переполненной пепельнице, он встал, резким движением поправил ремень, затянутый поверх гимнастерки. — Как фамилия твоей красавицы-то?

— Не знаю, — пожал плечами Василий.