– Наверное.

– Хочешь поговорить о чем-нибудь?

– Я просто…

– Больше не девственник, – улыбается он.

– Ну да, – киваю я и откусываю от тоста. – Но… Кто мы теперь?

– О. – Его глаза становятся шире. – Я думал, мы опять стали бойфрендами. Если ты того хочешь.

Правда? Я всегда хотел этого. И… я люблю его. По крайней мере, я думаю, что люблю. Это трудно – содрать с Хадсона все наносные слои и понять, как он относится к геям, к себе, к тому, что его родителя научили ненавидеть, а бабушка пыталась научить любить. Он не простой парень моей мечты, каким я его считал. Он не просто тот человек, который собирается сделать так, чтобы мне было хорошо, потому что верит в лучшее в каждом из нас. Его убеждения меняются. Это я меняю их. Но для этого я подстриг волосы и притворился, что люблю полосу препятствий. Так что он первый изменил меня.

Смотрю на его ногти. На них нужно нанести еще один слой лака. Нужно было сделать это вчера вечером.

– Рэнди? – обращается он ко мне, и я понимаю, что какое-то время я хранил молчание.

– Я просто пытался понять. Кто ты. И кто, по твоему мнению, я.

– Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь узнать друг о друге все. Но мне хочется попробовать. И, как я сказал вчера вечером, я знаю о тебе достаточно, чтобы любить тебя.

– Я тоже знаю о тебе достаточно, чтобы любить тебя, – улыбаюсь я.

– Значит, бойфренды?

– Да, а теперь, лапонька, иди сюда, на твои ногти нужно нанести еще один слой лака.

Он улыбается, достает лак для ногтей и встряхивает его, пока я ем, а потом протягивает мне руки, и я тщательно крашу каждый ноготь.

Весь день был посвящен купанию в реке и помощи Карлу в поисках относительно сухих веток и сборе грибов и ягод (их никто не ест, не проконсультировавшись с Карлом, после того как три лета тому назад одну девочку из двенадцатого домика целый день рвало). И с такой же легкостью, с какой я вернулся в театр, я возвращаюсь к Хадсону.

Впрочем, это не так.

Но у нас такое впечатление, что ссоры и прошлой недели вообще не было. Нет, конечно, они были, но мы справились со всем этим. Теперь мы больше знаем друг о друге и любим то, что знаем. И мы ходим, взявшись за руки, красим ногти одним и тем же лаком, ну и все такое прочее. Мы целуемся, спрятавшись за деревья или под водой, когда плаваем. Лежим на берегу, на песке рядом с Брэдом, и Джорджем, и Эшли, и Паз, и шутим, и смеемся, и стараемся объяснить, что такое музыкальный театр, Хадсону, который говорит, что ему нужно это, ведь я разобрался со всем тем, что нравится ему.

– Итак, у нас осталась всего неделя, – говорит он, держа мою руку в своей, когда мы лежим у воды.

– Ага, – печально соглашаюсь я. – Надо постараться не потратить ее зря.