…Потом их втолкнули в сарай и заперли снаружи дверь. Элеана ударилась в слезы, кэльчу принялся усердно молиться. А Лан-Ар просто уселся на пол и стал ждать.

«Не нужно было убегать из Храма», – в который раз подумал он, – «даже если бы меня казнили, чем это было бы хуже того, что со мной сделают сегодня до заката?»

Мысли текли неторопливо и лениво. В душе воцарилась теплая, уютная темень; и в ней не было места сомнению или страху – ведь все уже давно было решено богами. Возможно, кто-нибудь из бывших приятелей Лан-Ара и спросил бы удивленно:

– Как так? Ты стоишь на пороге смерти, и не молишься, и даже не боишься?

Но – ийлур был в этом уверен – страх можно испытывать тогда, когда думаешь о том, что может с тобой случиться. Когда это уже происходит, остается пустота, и ты покорно следуешь своей судьбе, уже не имея сил свернуть в сторону и изменить грядущее. В душе остается лишь тоска о несбывшемся, о восходах солнца, запутавшегося в жемчужных прядях облаков, и о хрусте сочного яблока на зубах, и о густом запахе свежескошенной травы…

Лан-Ар вдруг поежился. И подумал о том, что ждет его за последней чертой.

«Никто из нас не может представить, что его больше не будет. Не будет не только тела, оно быстро сгниет и обратится в землю, но не будет и мыслей. Не останется ничего».

Вот это уже было по-настоящему страшно. И он, как утопающий за соломинку, ухватился за мысль о том, что все ийлуры после мерти попадают в царство Фэнтара. Конечно! Иначе и быть не могло – зачем еще тогда нужны хранители Границы, следящие за том, чтобы не смешались два мира – живых и ушедших…

– Прости меня, – пробормотал ийлур, судорожно стискивая руки на груди, – Отец мой, пусть будет правдой то, что говорят о смерти. Пусть останется хотя бы что-нибудь, малая толика меня, и пусть все это не будет пустой болтовней наших Посвященных…

Фэнтар молчал.

Элеана тихо всхлипывала в углу.

Кэльчу безмолвно молился свому хитроумному божку.

И снаружи тяжело громыхнул засов.

…Стражи из храма Шейниры выволокли их навстречу закатному солнцу и неотвратимо приближающейся гибели. Лан-Ар, щурясь после темного сарая, поискал глазами темную… Она уже была у алтаря. В длинном черном одеянии, с распущенными по плечам волосами – в редких розовых лучах заходящего солнца они обрели цвет спелой рябины. На груди поблескивал серебряный медальон, изображение третьего глаза Шейниры, который так похож на соединенные в центре три лепестка лилии. Говаривали, что богиня синхов являла свое тайное око далеко не всем, и те, кто его видел, обладали особенной властью, умением читать истину в сердцах…

«Наверное, эта женщина – избранная Шейнирой», – подумалось Лан-Ару, – «и могущество ее велико… Но к чему матери синхов осыпать дарами дочь света?»

И тут же мелькнула мысль, что, наверное, близость смерти смутила его рассудок – ибо настал час последней молитвы Фэнтару.

– Отец моего народа… – шепнул ийлур, – склони свой слух к моим жалким словам…

Стражи схватили элеану и молча поволокли ее к алтарю. Она заверещала, словно попавший в ловушку мелкий зверек, затрепыхалась в крепких руках ийлуров. Веревки, стянувшие крылья, затрещали, но выдержали; девушку ловко швырнули на алтарь. Еще мгновение – жертвенный нож в руках темной опустился вниз, рассекая горло жертвы.

…точно также был убит посвященный Ин-Шатур.

– И возьми мою душу к себе, в царство твое…