– Теперь такие же бакенбарды, как у вас, носят. Даже в девятом классе.
Пушкин закашлялся в платок, и я подумал, что, может быть, не стоило этого говорить. Ведь мама много раз меня учила вести себя с незнакомым человеком сдержанно и не молоть всякой чепухи. Но разве я с Пушкиным не был знаком? Был! А значит, и он со мной! Он со всеми знаком. Просто мы раньше лично не знали друг друга. Наоборот, нужно расспрашивать его о разных важных вещах и пустяках, чтобы отвлечь от неприятного разговора о браконьерах. Тем более голова у меня была переполнена всякими вопросами.
И о чём только я его не спросил: и со скольких лет он пошёл в школу?.. И были ли в том лицее уроки труда? И кого он больше боялся – царя или завуча? И бегал ли на фронт во время Первой Отечественной войны?.. И кем играл в футбол? Центрфорвардом, как Копейкин, или полузащитником, как Федотов… И что ему больше нравится: камины или центральное отопление?.. И не скучно ли было в том веке без телевизоров? И было ли на каретах сзади написано: «Не уверен – не обгоняй!»? И про няню Арину Родионовну… И где он покупал гусиные перья, и про многое другое… В общем, о чём только я не расспрашивал Пушкина!.. Я только ни разу не упомянул про дуэль на Чёрной речке, потому что Пушкину вспоминать об этом было бы больно. Вместо этого я рассказал, что у меня появились новые друзья, что одного из них звать Севой, другого – Симкой. Их дедушка защищал Крым от фашистов во время войны. А мы его теперь защищаем от невоспитанных «дикарей».
Потом Пушкин сам спросил у меня:
– Ты читал мои стихотворения… или сказки?
– Я даже с собой из Москвы книжку вашу взял, – сказал я. – И знаю ваши стихи… «и моря блеск лазурный, и ясные, как радость, небеса»!
– Откуда ты знаешь их? – удивился Пушкин.
– У папы в палате есть сосед Милованов. Он вас всё время вслух читает и очень любит, – сказал я.
– Послушай-ка, Алексей, ты не сочинил ли сказку про осетра и лебедей? – тревожно спросил Пушкин, к чему-то прислушавшись.
– Что вы! Если б сочинил! Там впереди – засада. Только вы не ходите! Вам нельзя! Мы сами! – сказал я.
– Ты за меня не бойся, милый мой. Пушкин не из робких.
51
Мы всё время разговаривали шёпотом, а Кыш дремал. Вдруг он вскочил на ноги и угрожающе зарычал. Оттуда, от прудов, где засада, до нас донеслись крики: «Стой! Стой!», два раза вспыхнула вспышка, и я успел заметить метнувшегося в кусты человека с бородой. Это был «Старик».
– Попался!
– Ложись! И не вздумай шалить!
– Тот тоже не уйдёт. Крым не тайга! – послышались громкие голоса.
Пушкин, взяв палку, побежал к пруду, а я к тому месту, куда метнулся «Старик». Показав Кышу направление, я приказал:
– Вперёд! Фас! Брать только живьём!
Но Кыш, трусливо поджав хвост, попятился от следа. Я обрадовался, что никто не видел этого позора, возмутился, хотел шлёпнуть Кыша, нагнулся и увидел слева от себя огромный сачок на бамбуковой палке. В сачке что-то шевелилось.
Я просунул руку в холодную мокрую сетку, поймал что-то выскользавшее из рук, поднёс к глазам и увидел… золотую рыбку! Она судорожно хватала ртом воздух и жалобно смотрела на меня оранжевыми глазами.