- Хорошо, Мадлена, я посмотрю.
- Три последних листа, - уточнила она и обозначила пухлым мизинцем легкий указующий жест.
- Обязательно.
Ее губы натянулись на зубы - вероятно, она считала это улыбкой. Бжезинский торопливо уткнулся в первый попавшийся документ, и помощница, наконец, удалилась.
"Отослать назад к Маски10?" - уже не в первый раз за весну пришла к нему эта мысль. - "Раздражает, причем - серьезно, как воспалившаяся заусеница".
Неприятие вызывало и манеры, и облик стервозной, страшноватой дамы Корбеловой11. Судя по сплетням, что притаскивала из политэмигрантских кругов жена, эта бабища сейчас благополучно "догрызала" своего мужа - внук газетного магната посмел не оправдать ее надежд.
Сегодня идея спихнуть Мадлену обратно в бюджетный комитет Сената показалась Бжезинскому особо привлекательной.
"Решено: если ничего важного не написала, то отправлю назад, перекладывать бумажки".
Он решил не откладывать, сразу вытащил последние листы и вчитался.
- Хм... - чуть скрипнуло, принимая его спину, массивное кожаное кресло. Збиг закинул ладони за затылок и уставился в окно.
Через неширокую дорогу, на крыше Западного крыла Белого Дома деловито копошились рабочие. Совсем рядом - можно даже различить брызги белой краски на темно-синих комбинезонах. Чуть дальше, за западной колоннадой, сквозь приоткрытое в парадную столовую окно были видны суетящиеся перед приемом официанты. Резвился по кронам теплый ветер, и рвались с флагштоков на север звездно-полосатые полотнища - над Белым Домом, Федеральным судом, банком Америки, Казначейством...
Самый центр мира - как сцена для симфонического оркестра власти, в котором он - эмигрант с неизжитым славянским акцентом, играет не последнюю скрипку. Да-ле-ко не последнюю!
Он довольно ухмыльнулся, отворачиваясь. Закинул ногу на ногу, поддернул идеально наглаженную штанину и перечитал текст.
"Нет", - подумал с легким сожалением, - "остается. Умна и не чистоплюйка. Других на кровь натаскивать надо, а эта - сама готова в горло вцепиться. Из наших, из тех, для кого "Carthaginem esse delendam"12 - не далекая история, а самое что ни на есть настоящее. Так что... Пусть остается. Буду терпеть. Такие - нужны".
Збиг бросил взгляд на новенькие "Голден эллипс" от Патек Филипп. Последний и крайне недешевый писк моды неплохо смотрелся на его запястье: пронзительно-синий циферблат идеальных пропорций, золотой браслет миланского плетения. И запонки в том же стиле в комплекте... Он поддернул манжеты, полюбовался совершенством композиции, а затем обратил внимание на стрелки: до назначенного Самуэлю Хантингтону времени оставалось пятнадцать минут - можно было успеть погрузиться в творение очередного аналитика.
Взгляд Збига быстро заскользил по строчкам - свежих идей в тексте было не густо. Красный карандаш лишь изредка касался бумаги, отчеркивая жирными штрихами на полях не столько оригинальное, сколько созвучное тем тревогам, что все чаще посещали секретаря Совета национальной безопасности США.
Бжезинский отчеркнул весь абзац и озабоченно прикусил кончик карандаша - дурная детская привычка, от которой так сложно отучиться. Иногда он забывал вовремя припрятать такой карандаш в стол, и тогда очередной посетитель-сноб из тех, кто любит поблажить про предков с "Мейфлауэр"13 и "греческие общества"14, чуть заметно морщился, заприметив. И вскипала кровь, и хотелось дать в рыло... Но потом Збигнев вспоминал, кто тут хозяин кабинета, а кто посетитель, и приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться в лощеную харю.
Он всерьез задумался: да, его обостренное чувство естественности хода событий уже несколько месяцев "позванивало", сигнализируя о неопределенной угрозе - тут аналитик прав, но вот выделить проблему, осознать ее суть, уровень опасности, а тем более оценить направление и перспективы работы с ней было пока невозможно. Не хватало элементов в этом паззле, да и не факт, что их вообще было достаточно в поле зрения.
"Может быть, в этой схватке бульдогов под кремлевским ковром прибыло участников? Но почему они невидимы для наших "друзей" в Москве?" - Бжезинский хмыкнул с сомнением и продолжил чтение: