Адмирал оказался в растерянности. Откуда такая забота о его близких? Может, этакая награда за исполнение задания? Что ж, приятно, конечно, но Колчаки всегда служили "не корысти ради, но государства для". Что же это за цель плавания такая? Что предстоит взять на борт в Триесте? Если уж ради этого самого главнокомандующего флотом отправляют с немалыми силами - должно быть нечто по-настоящему важное. Может, дипломатические архивы? Или австрийское золото? А вдруг какие-то секретные чертежи?
- Передайте, что задание будет исполнено. Благодарю за участие, но ни семья, ни…Тимирёва не требуются в Стамбуле или Севастополе. За любую помощь в их материальном обустройстве буду благодарен без меры. Всё.
- Сообщение пошло, - выдохнул оператор. - Да-с…
- Помните: ни слова о том, что здесь стало известно, не должно миновать стен этой каюты. Вам всё ясно?
Колчак прямо-таки сверлил взглядом связиста.
- Так точно! - подпрыгнул покрасневший оператор.
- Вольно. Благодарю. Господа! Можете вернуться!
- А мы даже не успели загореться любопытством, - рассмеялся Слащов.
- Это замечательно. Яков Александрович, поручаю Вам продолжить руководство обороной города и Проливов, - словив непонимающий взгляд полконика, Колчак добавил. - Самостоятельно. Завтра часть эскадры уйдёт. Берётесь выполнить?
- Можете на меня положиться, - клацнул каблуками Слащов. - Сделаю всё возможное и невозможное, чтобы навести в городе порядок и обеспечить его безопасность с суши. Я…
- Ещё сообщение! - воскликнул оператор. - Генерал-майору Слащову-Царьградскому…
- Тут, видимо, какая-то ошибка, - глаза Якова Александровича стали похожи на два огромных блюдца, из которых купцы любили пить чай. - Я ведь…
- Сообщение продолжается. Сказано, - оператор сглотнул. - Указанное выше - верно. Поздравляю, Яков Александрович, генерал-майором и Царьградским. Благодарю за прекрасную службу. Не утопите погоны в вине. Конец связи.
Повисло такое молчание, будто бы даже кладбище приказало долго жить. А потом - случилось невероятное…
Слащов заплакал. Скупые слёзы проделали сверкающие дорожки на его щеках, глаза заблестели, а кадык задёргался.
- Ваше…Ваше Высокопревосходительство! Благодарю! Благодарю!
Яков не знал, что сеанс связи уже закончился.
- Это моя мечта, но как Вы узнали? Это моя самая светлая, самая дорогая сердцу моему мечта…Благодарю…Ваше Высокопревосходительство!
Голос безжалостного к дезертирам и врагам, хладнокровного в бою Слащова срывался. Он захлёбывался эмоциями, голос его прерывался каждое мгновение слезами. Колчак даже словил себя на мысли, что на полковника - то есть уже генерал-майора - не может смотреть без жалости. Он даже отвернулся, сделав вид, что перечитывает телеграфную ленту.
А Слащов …Ему не было никакого дела до того, что происходит вокруг. Его заветная мечта сравняться с великими полководцами России наконец-то сбылась. Регент признал его заслуги, а это было лучшей похвалой всему тому, что сделал Яков для обороны Царьграда. В ту минуту он готов был броситься в самую гущу боя, кулаками пробиться в дзот - всё, что угодно, лишь бы отблагодарить Кирилла за воплотившиеся грёзы. Он размахивал руками, куражился. Он смеялся и плакал одновременно, словно клоун, угодивший в драматическую пьесу. Возможно, Слащов и был таким: актёром, для которого была предназначена комедия, но которому осталась только трагедия. И вот Яков пытается вырваться из этих рамок, пытается бороться, внося хаос в свою жизнь, тем самым даря себе хотя бы слабое ощущение свободы. Нелепое поведение - вот что было тем щитом для Слащова. Георгиевский кавалер, в молодости он, говорят, был тихоней, не притрагивался к алкоголю (нередко отказывался даже от исконно гвардейского напитка - шампанского), но потом? Что его изменило? Колчак хотел бы найти ответ на этот вопрос, но, к сожалению, у него абсолютно не было времени копаться в чужих душах…