– Знал бы ты, как он нас достал, этот Цезарь! – жаловался мне Брут заплетающимся языком. – Не только одного меня. Весь Рим. Воевал и воевал, и все ему мало! Завоюет одно царство, так ему недостаточно, подавай еще. И опять воевать! Весь мир завоевал, и все ему мало. Знаешь, как он обрадовался, когда узнал, что израильтяне взбунтовались. Прямо расцвел весь. Такая возможность повоевать. Всю страну превратил в военный лагерь. Раньше в Риме жил миллион человек. Ходили себе люди в цирк, на ипподром, в театр наконец, в бани и на пляжи, так он их всех отправил в армию. Гладиаторов и тех туда же. И война, война, война! Только война.

– Да, тяжело было вам, как я погляжу, – сочувственно кивал я.

– Ужас! Я, понимаешь, читать люблю, сочинять стихи, ходить в театр, в баню каждую субботу, а он меня всего этого лишил. И сенат, вместо того чтобы принимать законы и решать важные государственные дела, таскает повсюду за собой, чтобы он подписывал, разные там военные приказы и инструкции.

– Давай выпьем за мир во всем мире, – предложил я.

– Давай!

Мы опять чокнулись.

Рядом со мной оказалась Наташа. Она все еще немного дулась на меня, хотя как и все была довольна мирным разрешением дел.

– Ты становишься горьким пьяницей, Сережа, – грустно покачала она головой.

– Что такое? – повернулся я к ней. – Наташенька!

– Не хочу с тобой таким разговаривать!

– А что тогда пришла?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Просто быть рядом с тобой стало у меня привычкой.

– Какая красивая у тебя женщина, – завистливо заговорил Брут. – Она твоя жена или рабыня?

– Она моя невеста, – не знаю, почему, сказал я.

– Замечательная у тебя невеста. Она тоже может творить чудеса?

– Чудеса? Счас спросим. Наташа, ты можешь, ик-к, творить ч-чудеса?

– Могу! – буркнула Наташа.

– Может, – сообщил я Бруту.

– Тогда давай за нее тоже выпьем! – предложил Брут.

– Давай!