Книги
Круглый год. Сборник. 1974
— А вы не смейтесь, — сказал мастер. — Посмотрите, что они тут наизготовили.
И повёл приехавших в другое помещение, где принимали сделанные автоматы, винтовки, пулемёты и другое оружие.
Всё было сработано чисто, крепко, по-военному.
Девочки с тоненькими косичками, аккуратненькие, как птички, и мальчики с серьёзными лицами стали большими помощниками взрослых, защитниками Ленинграда.
Иные из них стали мастерами, и все их уважают и называют уже не Вася, а Василий Васильевич.
Василий Васильевич не уступит старому специалисту. Посмотрите на него, когда он проверяет прицельную линию пулемёта. Здесь нельзя ошибиться. Плохо рассчитал — и прицел будет негодный. Пулемёт не сможет стрелять правильно — значит, и немца из такого пулемёта убить нельзя. Да и не допустят с таким изъяном пулемёт в Красную Армию.
Вот почему такой строгий вид у Василия Васильевича, когда перед ним, зажатый в тиски, в точно рассчитанном положении лежит пулемётный прицел.
Я не знал лично Василия Васильевича, но я видел много других мальчиков и девочек. Их звали почётным именем: ремесленник. До войны оно звучало обыкновенно, но во время ленинградской осады это слово стало наряду со словами: сапёр, артиллерист, моряк, железнодорожник. Маленькие ремесленники были очень сознательные работники.
Они понимали, в каком городе они работают, они понимали, что их отцы и матери гордятся своими сыновьями и дочками, помогающими в обороне Ленинграда.
Конечно, они не походили на взрослых рабочих. Когда кончалась смена, они высыпали на двор, заваленный старым железом, грудами шлака, кучами разбитого кирпича. Но была на дворе весна. Солнце грело их замазанные смазкой лица, воробьи прыгали у больших серых луж, деревья скромно начинали зеленеть. Весенний ветерок приносил запахи далёких садов.
И в них просыпалось снова детство, и они начинали громко кричать, как маленькие воробьи, толкаться, бегать взапуски, тузить друг друга, хохотать и смотреть широко раскрытыми глазами, как в город приходит весна.
Их глаза снова смеялись, голос становился звонким, движения свободными. И тут уже и Василий Васильевич мог снова легко и просто превратиться в Васю и в Ваську и, забыв свой авторитет, поставить ногу на дощечку с колёсиками и промчаться по асфальту не хуже самого маленького своего товарища. Но он мог и не сделать этого, потому что на груди была медаль на зелёной ленточке — медаль за оборону Ленинграда, и он солидно отмахивался от приятелей и шёл, довольный своей работой, напевая такую же песню, какую поют красноармейцы, уходя на фронт.
Волна артиллерийского грохота прокатилась над Ленинградом. Небо зацвело ракетами — зелёными, красными, жёлтыми. Прожектор встал, как белый мост в чёрное вечернее зимнее небо. Багряные вспышки освещали снежные крыши. Залпы раскатывались над Невой.
И никто из ленинградцев не побежал в убежище, в укрытие, никто испуганно не прижался к стене, застигнутый такой канонадой на улице. Нет, улицы, набережные, площади были покрыты толпами радостно шумевших людей.
Они смотрели, как гасли, ударяя в невский лёд, разноцветные ракеты, как новые ракеты взмывали под самый купол ленинградского неба, как перекрещивались прожектора, впервые не искавшие вражеских самолётов.
Все говорили разом, плакали от радости, обнимались на улицах, пожимали незнакомым людям руки, качали бойцов и командиров. А пушки всё стреляли и стреляли.
Их было много, этих пушек. Их было триста двадцать четыре пушки, и они ударили двадцать четыре раза, потому что это был салют в честь исторической победы Красной Армии под Ленинградом.
Немцы были разбиты на всём фронте и на всём фронте отброшены далеко от великого города.
Осады больше не было! Обстрелов больше не было! Можно было идти куда угодно по Ленинграду, не опасаясь неожиданного разрыва снаряда. Как тяжёлый сон, остались позади все испытания: холод и голод, блокада, штурмы города, бомбёжки, бомбардировки, всяческие лишения.
Вот почему свет ракет и вспышки орудий салюта освещали лица ленинградцев над торжествующей Невой. Из мрака выступали громады крепости, кораблей, Исаакиевского собора, дворцов и музеев.