Домой герои возвращались через Атлантический океан на пароходе «Нормандия».

Наша встреча произошла на границе. Чкалов устал и заметно осунулся.

Вагон-салон прицеплен в хвосте поезда, его бросает из стороны в сторону, на столике дребезжит чайная посуда.

— Вот так же трясёт, когда самолёт начинает обледеневать...

Валерий Павлович взволнованно смотрит в окна вагона на убегающие линии рельсов: граница позади. Поезд мчится по родной стороне. В вагоне душно от цветов, всё завалено букетами увядающих роз и георгинов.

— Да, полёт был трудней, — вспоминает он. — И погода встретила сурово. И кислороду не хватало. Мы были подготовлены к различным опасностям. Но ко всему ожидаемому прибавилось ещё кое-что неприятное...

Валерий Павлович не спеша извлекает из пачки сигарету с позолоченным ободком.

— Вот пишут, что Чкалов-де смелый, мастер. Он и из такого-то опасного положения самолёт вывел, и из такого вывел. Да, выводил. Было такое. И не раз... Но не в этом дело... Разные бывали случаи...

Перед первым нашим перелётом, когда мы жили в Щёлкове, после тренировочного полёта по маршруту Москва — Архангельск — Горький — Москва мы оставили машину на аэродроме в полном порядке. Утром приходим — и что же! Стоит наш самолёт с поломанным крылом, а рядом с ним валяется другой, маленький самолётик. Оказывается, при посадке он врезался в крыло нашего самолёта. Чудеса!

А незадолго перед последним перелётом во время тренировки вдруг в воздухе обнаруживаем, что второе колесо не становится на место. Четыре с половиной часа промучались мы, стараясь исправить механизм в воздухе, однако ничего не добились. «Буду садиться на одном колесе, — решил я, — надо спасать машину».

Посадка действительно не из простых. Трудно посадить машину на одно колесо, когда у неё размах крыльев — тридцать четыре метра. Набрал высотёнку, приказал вылить из баков всё горючее, облегчил самолёт, весь экипаж угнал в хвост. На посадку, пошёл с выключенным мотором. Посадил как надо... А разбей я тогда машину, и перелёт был бы сорван!

Другой раз в рулях управления кто-то сверло оставил. Тоже едва не угробились...

Чкалов с силой зажимает в кулаке серебряный подстаканник, и ложечка в стакане перестаёт дребезжать.

— Все эти цветики обернулись ягодками на полюсе. Вот, погляди-ка... — И, повернувшись, он показывает на виске первую прядку поседевших волос. Месяц назад её не было... — Мы ожидали всяких опасностей: штормов, обледенений. Но масло...

Закурив, Чкалов неторопливо продолжал рассказывать:

— Когда люки были задраены и в небо взвилась ракета, я дал газ и пустил самолёт по бетонной дорожке. Думал только об одном — как оторвать тяжело нагруженную машину от земли. Мотор работает на полных оборотах. Полный разгон, теперь только бы не свернуть!

Взлетели. Байдуков убрал шасси. Щёлково ушло под крыло. По графику вышло первому спать Саше Белякову.

Я сижу за штурвалом. Солнце слепит глаза. На земле, в лощинах, — туман. Нас провожают истребитель и двухмоторный бомбардировщик. Но вот и они, покачав крыльями, повернули домой. А мы дальше — в Америку.