– Да ну? – Тщательно подведенные Кехины глаза округлились. – А тебя-то за что?
– Да не! – я отмахнулась, рассмеялась. – У нас типа собрание. Решаем, кого принимать в пионеры, а кого нет. Людмила Михайловна сказала, что Надежда Пантелеевна должна присутствовать.
– Сочувствую. Ты погоди, она щас у директрисы Лёньку за хайры таскает. Грозится из комсомола исключить.
Мы замолчали. Дверь директорского кабинета плотная, ничего не слышно!
– А потом за меня примутся. – Кеха вздохнула.
– А ты не ходи так, – посоветовала я.
– Не могу. – Кеха пожала плечами. – Да и потом Пантелейщина все равно найдет к чему придраться.
Директорская дверь распахнулась, освобождая покрасневшего Лёньку. На пороге возникла фашистка, загородив свой массой весь вид на кабинет.
– Тебе чего? – рявкнула она, увидев меня.
– Я из второго «Б», у нас собрание…
– А. – Фашистка зыркнула на Кеху. – Тебе повезло, Кислицкая! С директором будешь без меня разговаривать.
В классе фашистка начала устраиваться за первой партой. Все с любопытством на неё уставились, гадали: втиснется или всё-таки нет?
– Надежда Пантелеевна, садись за мой стол! – попыталась прийти ей на выучку Людмила Михайловна.
– Ничего! – пропыхтела фашистка, упершись массивными руками в столешницу. – Я буду с народом.
«Народ» ждал, затаив дыхание! Но парта выдержала.
Можно начинать.
К доске выскочил Колька и торжественно объявил, что сегодня мы обсуждаем Вовку и Ромку. Как будто никто этого не знает, и все просто так сидят в душном классе! А ведь на улице такая погода! Сейчас бы гулять…
– Левадная, не отвлекайся! – прикрикнула на меня Людмила Михайловна. – Неужели тебе безразлична судьба твоих товарищей?
Я посмотрела на товарищей – они стояли у доски и, не зная, чем себя занять, пялились по сторонам. До Ромки – мне было как-то все равно, а вот Вовка моим другом быть не перестанет, чего бы вы сейчас не нарешали. Но я промолчала.
– Кто начнет? – спросил Колька и тут же начал сам.