Женщина покачала головой.

— Нет. В полиции заявили, что сделали все возможное. Сегодня я знаю, что они не сделали ничего, совсем ничего. Они пили кофе из бумажных стаканчиков и все время посматривали на часы — ровно в шестнадцать конец рабочего дня, — в то время как моя сестра сходила с ума от боли и страха. Я это точно знаю.

— Откуда?

— Потому что я тоже состою в этой команде. Но я не такая, как эти бездари. Я выслеживаю чудовищ, подобных убийце моей сестры. Я охочусь на них. И я их убиваю.

— Вы из полиции и выслеживаете убийц?

— Серийных убийц. — Она сглотнула. — Иногда я не знаю, разумно ли это, потому что каждый раз вспоминаю, как допустила ошибку в своем первом, самом страшном деле. Но в этом мое предназначение. Я должна охотиться на извергов… Я должна их найти и должна их убить…

Она снова заплакала и заметила, как за деревянной решеткой священник закивал головой.

— Вашу ненависть можно понять. Но нельзя платить смертью за смерть. Иисус призывает нас к милосердию. Чтобы получить прощение, нужно простить другого.

— И убийцу моей сестры?

— Даже его.

Она надолго замолчала. «Простить насильника? Растлителя и мясника? Невозможно». Ее ненависть к этой твари была безгранична. Она разорвала бы его на куски, выпустила бы из него кровь, а останки превратила в пыль, чтобы от убийцы и мокрого места не осталось.

Женщина подождала, пока буря внутри не улеглась.

— Что случится с убийцей, когда он умрет? — спросила она.

— А вы как думаете? — Священник молитвенно сложил ладони. — Убийство — нарушение пятой заповеди. И это тяжкий, смертный грех. Если он не исповедуется и искренне не покается, его ждет вечное проклятие.

— Ад, — произнесла она, сглотнула и вытерла слезы. — Я смогу спокойно спать только после того, как препровожу его туда. В аду он будет страдать?

— В начале прошлого века детям из Фатимы было видение ада, которое им показала Богоматерь. — Священник описал видение, он помнил этот текст наизусть: — Грешники плавали в огне, поднимаемые пламенем и дымящиеся. Их разметывало в разные стороны, как искры при мощных пожарах; невесомые и хаотичные, они кричали и выли от боли и отчаяния, что заставляет дрожать и коченеть.

— Это хорошо, — ответила женщина. — Ничего другого он не заслуживает.

— Вы не должны так думать, — сказал священник. — Гневливость тоже грех. И ад означает вечные муки. Ни один христианин не должен желать, чтобы кто-то попал туда.

— Надеюсь, там с него сдерут кожу, кастрируют его, разрежут на куски и будут пытать и мучить вечно! — прошипела она, сжав кулаки. — И мне все равно, пусть даже за это мне самой придется жариться в аду.

— Как вас зовут?