Я шумно вдохнула воздух, пропитанный дождем, словно не дышала несколько лет. И все же сделала шаг, словно этот самый воздух придал мне уверенности. Мы пошли к воротам, миновали их, прошли в просторный зал, где снуют несколько медсестер. Райан говорил с мужчиной в белом халате, но я лишь осматривалась вокруг. Некоторые больные сидят на диванах, они в белых сорочках, с бирками на руках, с тусклыми глазами и безэмоциональными лицами. Они словно мертвы. Неужели моя мать тоже такая?

Нас вели по коридору, затем по лестнице, и вот мы оказались на третьем этаже. Вокруг было страшно. Белые двери с облезлой краской, с небольшими решетками. Кто-то стоит, притиснув свое лицо к металлу, смотрит на нас. Кто-то кричит и бьется внутри палаты. Кто-то громко читает молитву, раз за разом повторяя аминь. И среди всего этого хаоса моя мать.

Доктор что-то говорил, Райан кивал ему, я смотрела по сторонам, вглядываясь в каждое лицо, прижатое к решетке. Может быть среди них моя мать? Может быть, она тоже совсем сумасшедшая? Ее пичкали лекарствами столько лет.

Наконец, мы останавились. Доктор вставил ключ в замочную скважину и открыл одну из дверей.

- Эйвери довольно апатична, она чаще находится в состоянии сопора, с ней достаточно трудно вести диалог, но вы можете попытаться, - его голос слышен словно сквозь туман. Я кивнула и вошла в эту комнату. Райан с доктором оставили нас наедине.

— Мама… - это слово далось мне нелегко. Кажется, я не обращалась к ней целую вечность.

В моих глазах слезы. Она так внезапно исчезла, и я не видела ее столько лет, с того самого дня, который так старательно спрятан где-то в недрах моей памяти.

И вот она передо мной. Ее светлые волосы распущены, она сидит на кровати и смотрит в окно, не оборачиваясь, не произнося ни слова. Я подхожу ближе, не в силах больше сдержать слез, которые катятся по щекам, оставляя мокрые дорожки, капая на пол.

— Мамочка…

В моей голове проносятся сотни мыслей, но я могу поймать лишь одну.

Мой голос срывается, пока я зову ее. Сердце отчаянно бьётся, сжимается от боли, от радости и горя, которые переполняют меня одновременно. Руки трясутся, когда я тяну их к худощавому плечу, на котором висит сероватая больничная рубашка. Я едва коснулась ее, практически шепча, будто мое горло сжали невидимые тиски. Мама, неужели я стою здесь, перед тобой, неужели я вижу тебя наяву… Неужели это действительно ты… Столько раз она являлась ко мне во снах, быв лишь размазанным образом. А теперь она реальна.

— Мама…

Она оборачивается. И всё вокруг меня застывает.

Я медленно осела на каменный  пол рядом с ней. Я смотрела на нее, я улыбалась. Наверное, я никогда не улыбалась так безнадежно, так больно. Будто мое тело разбилось об острые скалы на тысячи мелких кусочков, которые теперь не собрать.

Ее лицо совсем чужое, ни единой родной черты, даже взгляд – потухший, отстраненный. Она смотрела словно сквозь меня своими мутно-серыми глазами, будто меня не существует. И в этот момент мне казалось, что это правда.

В висках отчаянно пульсировало, а я пыталась унять дрожь в пальцах. Мне нужно несколько минут, чтобы прийти в себя. Хватаясь за кровать, я медленно поднялась, оглянулась в последний раз на эту несчастную незнакомую женщину и вышла из палаты.

— Роуз? – на лице Райана промелькнуло изумление. А я лишь покачала головой.

— Это не моя мать.