— Приходилось, — кивнул Середин и, пользуясь случаем, перешел к рекламе: — Я ведь, большей частью, тем на жизнь и промышляю. Где рохлю из дома сведу, где волкодлака в лесу поймаю, где мавку или криксу изведу. Глядишь, селяне и на стол накроют, и в дорогу припасов соберут, а где и серебра отсыплют, коли тварь опасной окажется.

— То-то тебя самого марьянки оседлали, — презрительно хмыкнул кто-то из мужиков и стал пробираться к воротам. — А ведь туда же, ведуном прикидывается. И ведь имя какое выбрал — Олегом назвался! Видать, под Олега-ведуна прикидывается. Кистенем серебряным хвалится. Тьфу!

Еще несколько человек двинулись за ним.

— Знатно, знатно, — покачал головой Сбыслав. — И в лоб дать сподручно, и казна на черный день всегда под рукой. Ну, ты это, ломоту свою гони. А коли назад в Сураву сберешься, меня кликни. Кузница моя у Мокрого угла, всякий покажет.

— Ты прости, что за человека зараз не признали, — запахнув зипун, чуть поклонился Премысл. — Сам видишь, половодье кругом. Зело чудно, коли по воде путник на телегах является.

— Так в том и дело! — попытался оправдаться ведун. — Почти сутки ноги в холодной воде, вот и простыл…

Он опять закашлялся.

— Ты не боись, волхв у нас мудрый. И от нежити оборонит, и с ломотой любой справится. — Бородач тоже направился к воротам, увлекая за собой прочих деревенских.

Поняв, что для здешних обитателей он опозорен окончательно и бесповоротно, и никаких заказов и просьб к нему не будет, Олег пожал плечами:

— Вот и думай. То ли гордиться, что имя мое в каждой захудалой деревушке известно, то ли обижаться, что признавать ведуном не хотят… — Он отвернулся к телеге и туго затянул узел сумки. Если хозяева баню обещают, то там и отогреется, можно и без меховых штанов немного потерпеть.

— Ушли наконец… — На дворе опять показался хозяин в покрытой черными пятнами рубахе, опоясанной широким, в полторы ладони, ремнем, с разлохмаченными, как и борода, каштановыми кудрями. Он закрыл ворота, повернулся к гостю: — Тебя, сказывал, Олегом кличут?

— Есть такое дело, — кивнул Середин.

— Баба моя молвила, ты серебро новгородское за постой сулил?

— Чешую[1] обещал, — на всякий случай уточнил ведун.

— Мы так помыслили… — Хозяин пожевал губами. — По монете за день с тебя попросим.

— За три, — покачал головой Олег. — С едой, дровами, баней и постелью.

Монета в день — это было слишком много. На торгу осенью за три монеты возок огурцов купить можно. А по весне — по бочке квашеной капусты за деньгу.

— Кони еще у тебя. И ломоту изгонять волхв придет. А ну, в доме останется?

— Ладно, — смирился Середин. — По монете в два дня. Только как с простудой справлюсь, в дом меня примешь! Еще мне не хватает, чтобы банники ночью запарили. Волхв-волхвом, а поберечься стоит.

— Баня топится ужо, — ответил Севар. — Ну, коли сговорились, задаток клади. За пять ден, не менее. А то, может статься, и нет у тебя серебра вовсе.