— О, Филлис, не стоит беспокоиться, я и сама бы справиась.

Но при этом она никогда не просила тетю Филлис не при ходить. И каждый день тетя Филлис в той или иной форме высказывала мне, как плохо я справляюсь с домашними обязанностями.

Как-то она шла через кухню, когда я раскладывала по тарелкам ужин. Бросив взгляд на чересчур размокшую капусту, она заметила:

— В ней столько воды, что она и при желании не утонет.

К ее изумлению — да и к моему тоже, — Ронни, стоявший возле печи, повернулся и воскликнул:

— Оставьте ее в покое, тетя Филлис, она же не мать и она старается изо всех сил.

Тетя Филлис остановилась как вкопанная, слегка повернула голову и одарила брата таким взглядом, что он опустил голову и вновь неловко повернулся к огню, а тетя пробормотала что-то, слов я не разобрала. Но реплику, предназначенную для меня — свой прощальный выстрел, — она произнесла очень отчетливо. Стоя у кухонной двери, повернулась ко мне и, почти белая от ярости, воскликнула:

— Ей-богу, тебе будет что потом расхлебывать!

Когда внешняя дверь с грохотом закрылась, я, все еще держа в руке сковородку, повернулась к Ронни.

— Скажи, ради всего святого, что я сейчас-то натворила? — спросила я. — Все из-за того, что капуста чересчур размокла. Так я ее сейчас еще раз отожму.

Я метнулась в подсобку, но брат поймал меня за руку и успокаивающе проговорил:

— Не обращай на нее внимания. С капустой все в порядке. Эта женщина сошла с ума, ее надо держать под замком. Когда-нибудь с ней случится беда — вот увидишь.

Дон и Сэм приходили к нам каждый день и справлялись о здоровье матери, но Дон никогда не заходил в ее комнату, а оставался в кухне. Но ему так никогда и не удалось побыть со мной наедине или встретить меня на улице, потому что в какую бы смену он ни ходил на шахту, я всегда планировала свои походы в магазины так, чтобы он был в это время на работе.

Сэм сидел на кровати моей матери так долго, как ему только позволяли, — до тех пор, пока она не говорила ему: «Сэм, пора тебе пойти погулять». Или пока он не слышал крик тети Филлис: «Сэм! Эй, Сэм!» Он часто спрашивал меня:

— Могу я чем-то вам помочь, Кристина? Принести уголь или еще что?

И почти всегда я отвечала ему:

— Нет, Сэм, спасибо. Отец уже принес.

Врач стал приходить теперь реже, и как-то отец сердито воскликнул:

— Да если б ему платили за каждый визит, он бы, черт побери, так и сидел бы у нас на крыльце. А так он получает только жалованье, — а потом добавил — Прости меня, Господи, начинаю жалеть о том, что нет войны. Уж тогда недостатка в деньгах не было бы — они бы сами нас разыскивали.

За неделю до Рождества мать впервые встала и пришла на кухню. В доме воцарилась радость. Я была так счастлива, что все делала правильно, даже печенье вышло у меня легким и изящным, и это вызвало смех — первый искренний смех, который прозвучал в нашей семье за многие месяцы. Мир снова стал прекрасен. Отец развесил цепи, миссис Дюрран прислала большой пакет с едой, Молли пришла навестить меня и объявила, что ушла из магазина, так как работать без меня совсем не могла.