Спорить с Димочкой — занятие неблагодарное в принципе. Тем паче на «его поле», а он явно куда лучше меня «плавал» в новейшей политической истории.
Я все же заметил, что, сколь мне мнилось, события 19 года все же способствовали некоему ослаблению социального давления.
Угу, согласился Синев, джинна удалось загнать обратно в бутылку, или, правильнее будет отметить, что после того как пар и накипь прорвались наружу, давление в чайнике упало. Естественным образом, так сказать. Обрадованные же этим самым «ослаблением давления» правители радостно принялись конопатить щели и перекрывать даже те немногие предохранительные клапаны, которые пока еще оставались в действии.
Ну, а угля в топке становилось все больше и больше.
Нам, как профессиональным военным, продолжил господин генерал-майор, преотлично ведомы две истины относительно вооружения. Истина первая — оружия, особенно новейшего, всегда недостаточно. Истина вторая — вооружение, особенно то самое, новейшее, имеет пренеприятнейшее свойство устаревать. Причем, что обиднее всего — чем сложнее оно, чем более революционна технология, на основе которой оно было создано, тем быстрее происходит устаревание. Эдакий Молох с прогрессирующим аппетитом.
К слову сказать, заметил его превосходительство, некоторые, почитаемые им, Синевым, весьма компетентными, специалисты напрямую связывают «спуск на тормозах» Китайского Кризиса 27-го с продемонстрированной японскими (английскими) танками способностью к прорыву китайских (германских) полос полевых укреплений. Равно как и аналогичный сход «на нет» едва не переросшего во всемирную бойню второго парагвайско-боливийского конфликта — с «неожиданно» выявившимся в ходе оного конфликта перетеканием «пальмы первенства» на море от линкора к авиаматке. Но это разумеется, усмехнулся Синев, не более чем голое теоретизирование, полет фантазии, так сказать… мы же сейчас ведем речь… о чем? Ах, да, о Молохе «оружейной гонки». Бог сей ве-есьма прожорлив, да вдобавок привередлив к качеству жертв.
А экономика — штука «тонкая», но даже для нее весьма затруднительно отменить действие законов сохранения. Можно сколь угодно долго шутить, что в военное или приравненное к оному время значение синуса может достигать четырех, можно «корректировать» отчетность до тех пор, пока стоимость танка «вдруг» не окажется ниже цены гражданского мотоцикла. Но поздно или чуть раньше эти манипуляции постучат в дверь и, зубасто ухмыляясь, скажут: «Плати!»
Не думаю, сказал Димочка, что хоть в одной из Великих Держав к моменту начала войны имелась более-менее объективная экономическая статистика — слишком много сил по различным причинам занималось напусканием тумана и сокрытием следов. Но то, что рост военного сектора явно опережает общий прирост — это в том случае, если таковой прирост вообще наличествовал в реальности, — понимали, видимо, многие.
В конечном счете, резюмировал Синев, три с половиной десятилетия «странного» мира — был ли сей худой мир лучше доброй войны, вопрос весьма и весьма дискуссионный — подвели всех участников гонки к краю пропасти, когда попытка продолжить марафон становилась ничуть не менее самоубийственна, чем решение перевести конфликт в «горячую» фазу. Последнее, по крайней мере, сулило хоть какие-то перспективы: война, как известно, «все спишет». То есть победитель вполне имел шанс начать «с чистого листа», плюс кое-что из имущества побежденного. Историческая неизбежность, как любят именовать сие состояние господа социалисты. Я же, усмехнулся Димочка, предпочитаю термин: предопределенность идиотизма. Итак, война началась.
Разумеется, нам, русским, полагается считать, что судьба этой войны решалась в окопах Восточного фронта. После очередного — вот уж воистину урок впрок не пошел — падения Франции мы остались один на один с германо-австрийской военной машиной. И за три кровавых года перемололи ее мощь. Однако истина все же несколько сложнее и лежит она, усмехнулся Димочка, где-то в окрестностях того факта, что морская торговля — основа мировой экономки.
Англия извлекла уроки из опыта Первой мировой, и на этот раз Эндрю Каннинхем переиграл Хейнеке куда лучше, чем это удалось в начале века Фишеру в его заочном матче с Альфредом фон Тирпицем. Ударные трегеры типа «Роон» были отличными кораблями, однако новые линейные авианосцы бриттов попросту не оставляли им шансов. Да, немецкие корабли продемонстрировали отличную живучесть, выдерживая порой вдвое больше попаданий, чем англичане, но раз за разом, бой за боем к ним прорывалось
К исходу третьего месяца войны счет был явно не в пользу Альянса — семь против двух. Если приплюсовать сюда же полыхавший на рейде Фриско «Уосп» и навек упокоившийся на дне в сорока милях от Охау «Энтерпрайз», то можно констатировать, что битву за Океан германо-американцы проиграли. Ни Америка, чьи судостроительные мощности отныне находились под постоянной угрозой рейда союзного флота, ни Германия, вынужденная задействовать на сухопутном фронте львиную долю имеющихся ресурсов, не могли рассчитывать на победу над Союзным Флотом в открытом бою.
Собственно, задумчиво сказал Синев, если бы конфликтующие стороны руководствовались логикой Сунь-Цзы… или хотя бы капитана Линдел-Гарта, они бы знали, что наилучшим выходом из данной ситуации могло бы быть заключение немедленного мира — хоть в какой-то степени «не худшего, чем довоенный». Но — увы, «раскручивание» конфликта уже прошло «точку возврата», перейдя в ту стадию, когда каждая из сторон была согласна лишь на абсолютное уничтожение соперника.
Поскольку же германо-американцы выбыли из «гонки авиаматок», им пришлось заняться поисками возможного асимметричного ответа на господство Союзного Флота в небе и на поверхности. Подобным ответом, решили они, может стать битва за господство под водой. И вместо адмирала Хейнеке на сцену вышли Отто Херзинг, его тезка Меркер со своим поточным методом сборки субмарин и… мистер Чарльз Локвуд со своим печально знаменитым напутствием «Топи их всех!».
Это был шах — и пат. Коммуникации империй — что Японской, что Британской — были слишком протяженны и многочисленны. И все лихорадочные усилия наших союзников по наращиванию сил ПЛО не оказали нужного эффекта: субмарины сходили с верфей быстрее, нежели их успевали топить, а вот с торговыми кораблями этот номер не проходил.
14 ноября 1951 года — день, когда «волчья стая» фрегаттен-капитана Кернера почти полностью уничтожила конвой SQ-161, «попутно» отправив на дно шедший на помощь охранению «Арк-Ройял», можно смело считать отсчетной точкой для начала новой эры. Или, в зависимости от точки зрения наблюдателя, концом старой. Взрывы торпед «волчат Херзинга» и «мальчиков Локвуда», разрушившие мировую торговую систему, отозвались полтора года спустя выстрелами на «Бирмингеме» — ознаменовавшими уничтожение системы политической. Но тот факт, что эти выстрелы прозвучат в ближайшем будущем, стал непреложной истиной именно в тот майский день. И сие — Синев все-таки не удержался от шпильки — повинно было бы быть ясно любому выпускнику Академии, тем паче слушателю
Вышеизложенную «лекцию» я переваривал долго — минут десять. По истечении которых задал его превосходительству генерал-майору Димочке один-единственный вопрос: какого, спрашивается, черта лысого оный генерал-майор все же обретается под знаменами АВР, армии, борющейся, если до конца следовать его же собственной логике, против исторической неизбежности, а не повторяет в рядах столь милых его сердцу социал-интернационалистов карьеру некоего корсиканского поручика?
Сухо засмеявшись, Синев напомнил, что буквально только что уже сообщил мне о том, что он предпочитает именовать оную историческую неизбежность предопределенностью идиотизма. Что же касаемо моего вопроса, то ответ на него очень прост: господа социал-интернационалисты вряд ли способны в должной мере оценить его, Димочки, стратегические таланты, ибо не испытывают пока нужды в приемах иных, нежели банальное «заваливание мясом» в соотношении десять к одному.
А главное, сказал Димочка, вставая, такому азартному игроку, как он, куда интереснее искать оперативные возможности для обреченной на проигрыш стороны.
Только когда дверь номера захлопнулась, я с удивлением сообразил, что Синев так и не получил ответ на вопрос, из-за которого он — по его собственным словам — предпринял сей визит. Впрочем, удивление сие было весьма вялым.