— Изибор малость того… Ворчал, что, мол, Ратьша его не для того оставлял, чтоб… Да и Козлик тож сумрачный чуток, опосля того как услыхал от боярина. Но ты не сумлевайся, княже, — заверил он. — По сердцу али нет, но все сполним на совесть.

Константин невольно усмехнулся. Выполнить на совесть убийство… Как-то это неправильно звучит. Ну да ладно — нынче не до копаний в филологических тонкостях.

А вот то, что народец недоволен, — хорошо. Значит…

— Ты вот что запомни и передай всем прочим, — медленно произнес он, прикидывая, что и как. — Никого без нужды рубить не надо.

— То есть как? — нахмурился Гремислав.

— А вот так. Мыслю я, что Глеб передумает.

— А ежели нет, то как нам быть?

— Тогда… другое поручаю, — нашелся Константин. — Делать все, как Ратьша велел, то есть быть поблизости от меня и, коль кто на меня с мечом пойдет, тогда только и рубить без пощады. Так и остальным накажи.

— Верно ли я понял, — в глазах Гремислава мелькнуло недоумение, — что покамест у всех мечи в ножнах, то и свой не вынимать?

— Все в точности, — подтвердил Константин. — Ты с остальными только защищаешь меня. Но Онуфрию о том ни слова, да и вообще никому.

— Как повелишь, княже, — хмыкнул Гремислав и удалился.

Константин же долго лежал у себя в шатре и никак не мог заснуть. Лишь ближе к утру веки его начали слипаться, усталость все же дала о себе знать, и он погрузился в короткое небытие.

Впрочем, вскоре его уже будил тоненьким голоском сухопарый невысокий мужичонка со столь редкой растительностью на лице, что отдельные волоски выглядели совершенно неестественно, производя впечатление, будто кто-то неведомый взял да и натыкал их в одночасье на гладко выбритый подбородок, будто молодые побеги деревьев среди пустыни.

Такое лицо не забудешь, даже если увидишь всего один раз. Помнил его и Константин.

Это именно о нем, Афоньке-лучнике, уважительно отзывался Ратьша, проводя дружинный смотр: «С мечом он, конечно, жидковат. Сила не та, да и трусоват порой. Сабелькой орудовать тоже непривычен. Зато как лучнику ему цены нет. Для него белке в глаз на полперестрела попасть — плевое дело».

— Тебя Онуфрий прислал? — осведомился Константин.

— Он самый. Уже и солнышко край свой показало, так что вставай, княже, пора.

— Ты вот что, Афанасий, — быстренько одеваясь, удержал его уже на выходе из шатра Константин. — Тебе что Онуфрий велел?

Тот, прежде чем отвечать, на всякий случай настороженно выглянул за полог шатра, чтобы убедиться в отсутствии лишних ушей, и лишь после этого, вернувшись, опасливым шепотом пояснил:

— У шатра в тридцати шагах стоять. Кто выйдет — стрелой бить. Стараться в шею целить, она кольчугой не прикрыта. Да ты не сомневайся, княже, справлюсь. Это для меня плевое дело, — обнадежил он. — Я за тридцать-то шагов не токмо шею, а и яремную жилу стрелой перебью. Оно для нас…