А я успел под гирьки летящие поднырнуть. И ножом лысому снизу брюхо вскрыл.

— Вот те, — говорю, — ешкин медь, за Макара!

Кишки его склизские на меня высыпались. Уж не знаю, чем муты с утра завтракали, но явно не малиной. У меня от вони аж зрение вернулось, но свой завтрак, каюсь, я там и оставил.

— Это ничего, — рассудил где-то рядом Голова. — А здорово я придумал, шлемы двойные, с подкладкой паять?

— Да, это ты здорово придумал, — только и сказал я. И меня снова вывернуло. Но уже не от вони. В башке мозги сотряслись. Кое-как от гадости оттерся, огляделся. Шлем с меня сорвало, по шву треснул, сплющился, на голову точно не налезет. И нога болит сильно.

Вспомнил, что я командир, надо дело делать. Лысый гад ногами сучит, но уже не боец. Бурый мой визжит, ухо лижет. А рядом — ничком лежит и дергается туша кило под сто, среди братков Шепелявого такие часто попадаются. Это он мне дубиной приложил. В обмотках, кожа струпьями лезет, а позади…

Я сперва не понял, пока Голова мечом не поддел. Третья нога у него возле жопы висела, ага, тощая такая, почти как хвост.

Тут и наши подоспели, доспехами бренчат, пыхтят.

— Гаврю проткнули, мы его на телегу, завернули пока. Сразу помер, не мучился.

— Эх, мамка его завоет…

— Слава, они Кудрю ранили!

— Ничо, дойду, царапина!

— Ты как, десятник, цел? Ой, мамочки, ну и страхолюдина!

— Твердислав, давай-ка на телегу!

— Нет, — я оперся Степану о плечо, встал, покрутил шеей. — Чо разорались? Быстро оружие заряжать! Степан, Голова, — в очередь караулить! Леха, ешкин медь, перевяжи Кудрю! Иван — баллоны с телеги возьми, огнеметы снаряди!

— Есть снарядить! Есть караулить!

Всё, разбежались по местам, делом занялись, остыли маленько. Самопалы да огнеметы зарядить — первейшая задача. Без того дальше не пойдем.

Один боец погиб. Это плохо. Дорого сера нам нынче далась. Но иначе — никак. Иначе… разве что эту самую серу изнутри с баков нефтяных соскребать. Такую хитрость механики давно предлагали. Да только ничего не вышло. Грязная там сера, мокрая, сплошной асфальт. Пороха из такой не сделаешь…

Смердело паленым мясом, хоть нос зажимай. Прикатил Бык, коняшки от вредной мертвечины морды воротят. Помолчали мы над Гаврей, пожелали ему скорее встать под стяг Спасителя. Я взял у Быка бинокль, поглядел по сторонам. Насчитал двенадцать мертвяков, что ли. Еще, кажись, в кустах валялись. Двое живых удирали, но далеко. Оружия у них путного не нашлось. Да и трогать не хотелось. Две сабли гнутые подобрали, клинки у них старые, с заморскими письменами. Кудриного пса такой саблей подранили, вместе с хозяином. Пес Степана погиб. Мертвой хваткой на муте поганом повис, так и не смогли оторвать.

Лужи начали слегка парить, светляки там запрыгали, это плохо, дело к вечеру. Я Лужи особо тщательно оглядел, оттуда всякое может приползти. Но вроде бы туманилось, как обычно, и шагай-деревья вдоль воды ковыляли себе на юг. Они мразь всякую тоже чуют, зря не пойдут. На развалины кирпичных складов, распугав ворон, начали слетаться падальщики. Скоро выползут крысы и земляные черви, а к ночи и рукокрылы прилетят. Ага, хорошо, в темноте сожрут трупы, вылижут вчистую.