Мы с Джорджией, образно говоря, выросли в онлайне. Мейсоны старательно эксплуатировали наше детство ради рейтингов и твердо намеревались ввести нас в мир журналистики, поэтому секретов у нас было немного. Почти все, чем мы занимались, в итоге просачивалось в чью-то электронную почту. Но всегда оставалось нечто, чем мы не хотели делиться с чужими людьми или не знали, как об этом рассказать. Тогда мы решили завести бумажные дневники. Только таким образом мы могли урвать для себя кусочек неприкосновенности. Слово «мы» я употребляю не просто так: Джорджия была мыслителем, а я — исполнителем, но наш общий дневник не прерывался в течение почти двадцати лет. Мы до сих пор его ведем. Я заполняю свои страницы, потом закрываю глаза и предоставляю сестре эту возможность.

Вот только ее записи я уже не смогу прочитать, хотя и теперь мне легко представить, что они реальны.

В «черном ящике» хранились наши бумажные дневники. А еще — медицинские карты Джорджии, ее запасные темные очки, самый первый MP3-диктофон и файлы с данными от начала избирательной кампании до того момента, как все оборвалось. Пустые баночки от лекарств. Больше у меня ничего от сестры не осталось. Я бы ни за что не ушел, бросив ее вещи здесь.

На сборы своего барахла у меня ушло меньше пяти минут. Я сунул «черный ящик» в дорожную сумку вместе с оружием, какое просто попалось на глаза. Затем я положил в сумку несколько коробок с патронами. На тумбочке рядом с кроватью стояла фотография, на которой были сняты мы с Джорджией. Я схватил ее и спрятал в карман куртки. Когда приходится эвакуироваться, всегда есть подозрение, что ты сюда уже не вернешься.

На пороге я помедлил, обернулся, посмотрел на коробки и пустые стены. Все, что было мне дорого, уместилось в сумке, карманах куртки и у меня в голове. И я ощутил нечто странное, некий трагизм. Может, об этом стоит подумать?

Не надо, — прошептала Джорджия у меня в голове. Я едва расслышал ее голос.

Когда она говорит так тихо, мне страшно. Это напоминает мне о том, что ее присутствие сводит меня с ума, а порой безумцы снова обретают разум.

— Не буду, — согласился я, захлопнул дверь и ринулся вниз по лестнице.

Мой блютуз сердито запищал, когда я был на середине пути к офису. Я отстегнул его от воротника и вставил в ухо.

— Ну? — свирепо вопросил я.

— У нас проблема. — Голос Дейва прозвучал очень спокойно, словно он собрался сообщить мне о том, что пора составить список покупок. — Аларих вернулся с крыши.

— Быстро управился, — отметил я и, прибавив ходу, начал прыгать через три ступеньки, чувствуя, что все равно двигаюсь медленно, но быстрее почему-то не получалось.

— В общем, оказалось, что там куча зараженных. Аларих сразу захлопнул дверь и теперь с нами.

Я зацепился носком ботинка за край ступеньки и был вынужден ухватиться за перила. Упав, я ушиб локоть.

— И что? — рявкнул я почти в унисон с Джорджией.

— Их там целая толпа. Келли говорит — двадцать, Аларих настаивает, что одиннадцать. А я считаю, — реальная цифра где-то посередине. — Дейв помедлил. — Прежде чем запереть дверь, Аларих успел опознать миссис Хейгар. Остальные — из других домов.

— Почему? — крикнул я, поднявшись на ноги и продолжив скоростной спуск к третьему этажу.

Кому-то — прорыв, а кому-то генеральная уборка в доме, — съязвила Джорджия.

— Кто-то должен был их туда привести, — заметил Дейв и, сам того не зная, подтвердил догадку Джорджии. — Не могли же в нашем доме зомби зародиться спонтанно.

Непрерывно ругаясь, я одолел последние ступеньки четырьмя длинными прыжками и рывком открыл дверь офиса. Келли вздрогнула и прижалась спиной к Алариху. Она побелела как полотно. У Алариха кожа была слишком темной, поэтому он слегка позеленел. Дейв даже не обернулся. Он продолжал печатать. Его руки порхали над тремя клавиатурами, и казалось, что он дирижирует самым большим оркестром в мире.