Подождав, когда Джорджия скажет «два», я прижал ладонь к панели. Иглы впились в мою плоть — быстро и болезненно. Привычные ощущения. Появились огоньки. Красный — зеленый, красный — зеленый… Сначала они мигали быстро, затем все медленнее. Последний перестал мерцать через тридцать секунд.
Все пять зажглись ровным зеленым светом.
Я сдвинул брови и оторопело уставился на Шеннон. Джо уткнулся носом в мою руку. Не обращая внимания на мастифа, я произнес:
— Наверное, побочный эффект блокирования передачи результатов? Вы изменили что-то в конструкции анализатора, и он выдает положительные результаты за отрицательные?
— Нет, Шон. — Доктор Эбби спокойно закрыла крышку прибора. Ее движения были медленными и методичными. Она старалась не испугать меня. Но я пребывал в шоке и уже никак не реагировал. — Ни одна из тех переделок, которые мы произвели с нашим оборудованием, не настолько самоубийственна и глупа, чтобы выдавать положительный результат за отрицательный. Здесь отключено считывание, как и в случае с первым анализом. Данные поступили на мой компьютер. Мне удалось прочесть весь твой вирусный профиль.
— Что вы пытаетесь сказать?
— Я не
Я не знал, что ответить. Поэтому я просто сидел и таращился на Шеннон, а на панели прибора ровно горели зеленые огоньки — будто обвинение в преступлении, которого я не замышлял. Я всегда был прав: активация была бы слишком легким выходом. Когда у меня появился шанс, я каким-то образом справился с заражением. Я мог жить дальше.
И что теперь?
Кода: Жить для тебя.
Я уже не понимаю, что происходит. Когда мир утратил всякий смысл?
Что же здесь, в конце концов, творится?
Один сочинитель спросил меня сегодня утром: если бы у меня было желание — одно-единственное на свете, маленькое или большое — чего бы я пожелал? Чего бы я хотел? Да, чтобы Вселенная изменилась и исчез вирус Келлис-Эмберли. Черт, я мог бы попросить, чтобы вообще не было никакого Пробуждения. Пусть бы все стало, как прежде. Мы бы оказались в нормальном мире — без зомби и без нашей одержимости дезинфекцией и стерилизацией. Но я молча смотрел на сочинителя до тех пор, пока он не осознал нелепость и глупость своего вопроса. Он поспешно ретировался: наверняка догадался, что я могу вот-вот распустить руки.
Он не ошибся.
Если бы я мог загадать желание — огромное или совсем крошечное — я бы пожелал, чтобы вернулась Джорджия. Без нее — ничего не имеет смысла. А если вам не нравится мой ответ, можете убираться куда подальше. Мне плевать.
Двадцать семь
Я очнулась на кровати в белой комнате, где пахло хлоркой. Внутри моего мозга еще таилась спутанная паутина сна, вгрызавшаяся в сознание, словно крыса. Я ахнула и села, обнаружив, что одета в просторную хлопковую пижаму и укрыта одеялом в пододеяльнике без пуговиц и петель. Я сделала вдох, потом — еще один, пытаясь заставить сердце биться медленнее. Потом я обвела взглядом помещение.
Здесь находились только кровать и тумбочка с закругленными углами. Я протянула руку к тумбочке и попробовала ее качнуть. Она была привинчена к полу. Вероятно, кровать тоже. В комнате ничего нельзя было использовать в качестве оружия — ну разве что удушить себя простынями. Даже повеситься невозможно — не на что набросить веревку.
Всю стену занимало огромное встроенное зеркало. Полагаю, с другой стороны через него можно было вести наблюдение. Наличие подобного устройства может означать только одно: медицинское учреждение. Видимо, принадлежащее ЦКЗ. Моя догадка вполне согласовывалась с теми кошмарами, которые мне снились. Они были путаные — что-то про масштабную вспышку инфекции. Хотя точнее — про локальную… Людей в моих снах было не слишком много… По крайней мере, когда мы заперли двери. А нам пришлось сделать это, потому что…
— Я вижу, вы проснулись.