Он указал на камин. Мерси заглянула в почерневшую топку, услышала пронзительный свист ветра, заметила, как за бассейном поднялась туча песка. Бассейн был пустой, выжженный солнцем почти добела. По торкрет-бетону тянулись большие трещины.

Эван прошел по комнате, неотрывно глядя на кресло, словно видел его впервые. Остановился в дальнем углу перед большим телевизором. Там были полки с книгами в бумажных обложках и шкаф с рядами видеокассет, стереопроигрывателем, динамиками. Он открыл один из ящиков, заглянул внутрь, и оттуда поднялась пыль.

Минуту О"Брайен молчал, потом достал из ящика белый конверт. Медленно приблизился к Мерси, скрипя ботинками по каменным плитам, и отдал ей письмо.

– Держи. Тейлор сказал, оно лежало на моей кровати. Я забрал его, увидев на столе, исходя из того, что оно было адресовано мне, а не толстомордому недотепе по фамилии Тейлор.

Мерси открыла конверт и вынула сложенные листы: белая писчая бумага, черные чернила, рукописные строчки. В ярком солнечном свете из застекленной двери читать было легко.

– Читай, Мерси. Читай и плачь.

18 декабря

Дорогой сын!

Я свожу счеты с жизнью, прости, что так поступаю с тобой. Надеюсь, коронер появится здесь раньше тебя, приведет все в приличный вид. Я предварительно позвоню им, чтобы они поспешили.

Сын, я хочу объяснить тебе кое-что. Много лет назад я убил женщину, думая, что она собирается шантажировать людей, которых я знал. Она была проституткой, и я их познакомил. Я сам увлекся ею, потому что она казалась компанейской, а мы с твоей матерью не особенно ладили. Люди, которых я познакомил с ней – Билл Оуэн и политик Ралф Микс, – были мерзавцами. Они попросили меня притвориться убежденным правым, войти в общество Джона Берча, сблизиться с типами из фашистского добровольческого полицейского управления и сообщать о том, что там происходит. Берчистами были Бэк Рейнер, Большой Лат Макнелли и прочие. Странно, но убежденные правые, берчисты, типы из добровольческого полицейскогоуправления были и моими типами. Они нравились мне, мы ладили. Я соглашался с их взглядами. Кроме отношения к проституткам – я не мог обходиться совсем без них. Правда, всегда имел дело с профессионалками. Ни с чьими женами не путался. В общем, Рейнер, Макнелли и другие правые хотели, чтобы я следил за Биллом Оуэном и Ралфом Миксом, – познакомить обоих с Патти Бейли, топ проституткой, было их идеей. Магнитофонные пленки тоже, правда, Патти и сама немного сотрудничала с ними.

В общем, я оказался посередине, шпионил на обе стороны, но никогда не сообщал Миску и Оуэну ничего значительного. Продажные твари. Они организовали избиение до полусмерти Хессе Акуны, чтобы заполучить его сто акров. Хотели привлечь и меня, но я отказался. Они хвастались этим перед Бейли, надменные идиоты. Когда Бейли пригрозила им пленками, они повели себя именно так, как мы и думали: отправили одного из своих прихвостней сказать мне, чтобы я прикончил ее и забрал улику. Этим прихвостнем был Чак Брайтон – проходимец, подлиза. Мои так называемые правые друзья тоже считали, что прикончить Патти – хорошая мысль. Меня это удивило. Я заявил, что не стану убивать женщину ради того, чтобы двое политиков оставались на своих должностях. Спросил: «Вы в своем уме?» И они ответили: «Джим, это для блага управления. Мы должны держаться вместе. Нельзя допускать, чтобы проститутка погубила шерифа и главу совета наблюдателей, даже если мы не согласны с ними во всем. Не беспокойся, мы уберем все улики с места преступления, все подчистим, и никто не узнает – нам просто необходимо ее убрать». Я повторил, что все равно не стану убивать женщину только ради этого. Тогда они поставили условие: «Убей, или мы сообщим твоей жене, что происходит между вами последние несколько месяцев, – уж тогда ты захочешь, чтобы Патти Бейли была мертва». Они не шутили. Я знал, что они это сделают. Ну и друзья. Я готов был отдать жизнь за этих людей – и вот как они поступили со мной. И я убил ее. Сын, это меня доконало. Это было отвратительно, эгоистично, и я в течение двадцати семи лет вновь и вновь уничтожал себя за это. Вот почему сегодня великий день – наконец я делаю это по-настоящему.

Однако мои замечательные друзья не скрыли улики, чтобы спасти мою жалкую шкуру. Вместе с пленкой они отдали их треклятому Брайтону. Он ополчился на своих начальников, с помощью пленки избавился от Оуэна, пробился в шерифы. Я уверен, Брайтон заставил Оуэна поддержать его на выборах под угрозой передать эту пленку журналистам. Макнелли получил большое повышение, следуя за Брайтоном. Так что убийство было совершено не ради управления, а для устранения Микса и Оуэна. Все благодаря ему оказались в выигрыше, кроме меня. Я был предан, виновен и хотел умереть. Сделать я ничего не мог, потому что улики с места преступления находились у Брайтона и Большого Пата – они имели возможность в любое время использовать их против меня. Поэтому я поспешил перебраться в Сан-Бернардино. Распрощался со всеми этими подлыми скотами из округа Ориндж. К сожалению, поздно. Слишком поздно, чтобы что-либо исправить.

Мне было нужно снять это бремя с души. Теперь мне лучше. Но не настолько, чтобы и дальше вести эту жалкую жизнь. Ухожу в мир иной. Будь осторожен. Знай, что я люблю тебя. Я был скверным человеком и плохим отцом, однако никто не обвинит меня в том, что я не любил единственного сына. Надеюсь, ты добьешься в жизни того, чего хочешь. Будь честным, порядочным, не позволяй своим друзьям сделать то, что мои сделали со мной. Заботься о себе, ведь никто этого за тебя не сделает. Не путайся с проститутками. Найди хорошую девушку и живи с ней. Может быть, ты сумеешь осчастливить кого-нибудь. Я люблю тебя, Эван. Не проливай по мне ни слезинки. Сейчас я счастлив. Нахожусь в лучшем месте, где бы оно ни было.

Любящий тебя отец.

Дочитав, Мерси поняла, что произошло с Майком Макнелли. Посмотрев на Эвана, осознала, как близка была к истине.

Он стоял, прислонившись к шкафу, в руке у него был большой револьвер.

– Отцова пушка, – произнес он. – Я забрал ее из улик, когда расследование закончилось. Положил обратно в шкаф, где она всегда у него хранилась.

– Понимаю, – сказала Мерси. – Эван, положи эту штуку.

– Не надейся.

Он навел на нее ствол и негромко щелкнул языком.