Покинув Шереметьево, везущий меня кортеж низко полетел по Ленинградке. Мимо замелькали привычно-непривычные московские пейзажи, после — когда мы свернули на Садовое кольцо, Москва и вовсе стала почти неотличима от себя прежней. Чисто, аккуратно, местами ярко, много людей и машин.

Петроград в этом мире был столицей Российской Федерации, а Москва с относительно недавних пор, с девяностых — всего Советского Союза. И здесь, хотя въезд в старый город как и в Питере платный, днем и ночью без перерыва кипела жизнь. Москва никогда не спит и в моем старом мире, а здесь сам статус города располагает — практически столица мира. Французы с британцами правда пока с этим не согласны, но местные мои соотечественники как понимаю серьезно работают над решением этого вопроса.

Совсем скоро машины съехали с Садового кольца и подъехали к одной из «сталинских высоток» — неподалеку от Белого дома, на площади Восстания, как я увидел табличку с названием. В моем мире эта площадь как-то иначе называлась, точно не «Площадь Восстания», но как — я не помнил, а скорее всего даже и не знал.

Подъехали мы прямо к одному из входов в здание, и дальше я уже пошел только в сопровождении Семеновича, который явно собирался не отходить от меня ни на шаг.

— Ты и со Станкевичем со мной разговаривать будешь? — спросил я у Семеновича, когда мы в лифт зашли.

— Нет, рядом просто буду, за дверью. Если что, кричи.

— Есть вариант, что надо будет кричать?

— Ну вдруг он драться полезет.

— Ты сейчас серьезно?

— Серьезно что?

— Что драться полезет.

Родионов тоже на нечто подобное намекал совсем недавно, и второе упоминание об этом меня честно сказать напрягло.

— Не то чтобы совсем серьезно, но такой вариант я бы не исключил.

Хм. Семенович, в отличие от своего руководителя, в шутку сказанное не переводил.

В этот момент раздался мягкий звуковой сигнал, двери лифта открылись. Мы вышли в коридор, и оба не сговариваясь остановились, чтобы закончить обсуждение. Я посмотрел вопросительно, Семенович продолжил:

— Генрих несколько раз срывался на подчиненных. Там… в общем, увидишь его, поймешь, у него на лице все написано. Благодарности ты от него точно не дождешься, скорее ушат помоев получишь. Насчет рукоприкладства… я поэтому и здесь, с тобой. Конечно подобное у него совсем давно в последний раз было, он уже себе такого не позволяет, но ты же сам понимаешь, как на людей действуешь.

— А как я на людей действую?

Вот теперь Семенович удивился.

— Тебе не говорили?

— Нет.