Дело, конечно, не в истории. Просто быстро холодало.
— Немец в себя приходит: сам отдельно — ноги отдельно. Протрезвел натурально сразу, глазёнки выпучил, слюну роняет и мычит. А тащ майор присел так перед ним, топор от крови отряхнул и спрашивает нежно так, мол, только собрался высшей расе сапоги облизать — а нет сапог-то. Ты скажи, может, тебе шо другое облизать? Мол, не стесняйся, заказывай. В глаза гансику так смотрит и топор натурально на ноготь проверяет.
— Я тоже пойду, — тихо сказала Ваая, догоняя Эклипс, — не замёрзнуть бы. Двуул, ты пока тут… да останься ж ты… а, ладно. Всё без толку с тобой. Хотя бы плащ захвати.
— Не моё дело, конечно… — осторожно произнесла Юно. Ночь на Земле ненавязчиво располагала к откровенности, — но в самом деле, а как вы с ним сошлись?
Гесура неопределённо повела лекками.
— Как-то сошлись… Он неплохой. Мне бы выбраться отсюда… тогда всё пойдёт по-другому.
— Нам всем надо выбраться, — заметила Юно.
Твилекка быстро шмыгнула носом.
— Конечно, я так и сказала. Как же холодно всё-таки, ты не находишь?
— Да, — сказала Юно.
Она вдруг вспомнила о Половинкине и обернулась, но сзади, как всегда опустив голову, неслышно двигался Старкиллер.
— Это ты?.. — глупо спросила Юно.
Юноша молча протянул ей свою куртку.
— Тут, во-первых, телогрейку надо. Две, во-первых. Одну без рукавов, а сверху вторую. Вот тогда считается — хорошо одет.
— Непросто здесь у вас, — признал Берия, поеживаясь на ветру, — а зимой как же?
— Да примерно так же, товарищ Народный комиссар. Привыкаешь, во-первых. Ну и в этом году что-то раненько похолодало, обычно только к концу ноября так заворачивает.
— Вы тут сколько уже? — спросил Лаврентий Палыч, подразумевая проект.
Собеседник понял его верно:
— С шестнадцатого октября, как карту получили. Николай Константинович тогда ещё возражал, вы помните.
Берия поплотнее запахнул шинель и улыбнулся: