А может быть, искушенный в тайнах мироздания Деев, поведал своему верному пажу еще какой-то тайну очень важную для Ордена? Вроде секрета бессмертия… Ведь Саша, по словам доктора Борменталя был «стылым трупом», когда его привезли в больницу, но затем очень быстро и полностью выздоровел. А вот с больным У. — Господином Ковальчиком — Ульхтом, попавшим в руки доктора с аналогичными симптомами отравления растительным ядом, ничего подобного не произошло — так и лежит в коме второй месяц! Можно даже подумать, что неизвестный сумасшедший естествоиспытатель с мрачноватым чувством юмора проводил исследование с целью выявить носителей бессмертной силы экспериментальным путем…

Ну, это конечно слишком, — остановил себя Прошкин, и мечтательно улыбнулся — обратившись к самому что ни на есть материальному объяснению примирения Баева с Орденом — просто казана, о тайне местонахождения которой знает Саша, уж очень богатая — говорят, одни спрятанные Мир-Алимом драгоценности бухарских эмиров по цене шестнадцати тоннам золота равняются… А сколько там еще всего…

Прошкин продолжал фантазировать о недавних событиях, принимая за данность, что Орден действительно существует и подчиняется не до конца ясным самому Николаю Павловичу, но очень жестким внутренним правилам. В соответствии с этими правилами, или если угодно — требованиями Устава, прежде чем окончательно разрешить судьбу интригана Густава Ивановича, было проведено что-то вроде расследования, сильно напоминающего служебное. В палату к Александру Дмитриевичу прибыла высокая комиссия — формально возглавлял ее конечно товарищ Круглов, а вот фактически, у Прошкина сложилась впечатление, что за главного там был сухощавый и резкий Константин Константинович. Именно он как опытный дознаватель проверил имевшееся факты — и высказанную косвенным образом просьбу Баева отыскать свидетельство о смерти отчима понял, и могилку комдива Деева посетил, на особняк фон Штерна взглянуть не поленился. Убедился в том, что требования Александра Дмитриевича справедливы — и дал соответствующие указания местному орденскому комиссару — служившему в скромной должности государственного нотариуса. Вместе с указаниями де Лурье получил еще кое-что — сущую мелочь. Тот самый чемодан с подлинным архивом профессора фон Штерна, чистыми бланками и интригующими фотографиями…

Архив следовало вернуть в особняк, а на бланки и фотографии обратить внимание Корнева — что бы эта неприятная история с проваленным загримированным «специалистом» заданием как можно скорее дошла до высокого начальства. Таких проколов секретным сотрудникам в НКВД не прощают! Понятно — Орден был столь тайным, что для примерного наказания его нерадивого представителя — самозваного Магистра Густава Ивановича — требовался вполне земной и весомый в условиях реальной политической системы информационный повод. Нотариус создал его — причем, с полным успехом, хотя и в несколько экстравагантной манере. Скорее всего, у гражданина Мазура просто не было времени придумать лучший способ проинформировать Сашу о своем месте в иерархии Ордена и процитировать свой девиз, иным способом, кроме как назвавшись подлинным дворянским именем. Затем он дополнительно подтвердил свою личность крайне осторожному Саше при помощи незаинтересованного очевидца — доктора Борменталя, в юности знавшего как Деева, таки и самого де Лурье.

О методах, разумеется, можно спорить, но дело свое нотариус Мазур знал отменно — и свидетельство о смерти Дмитрия Алексеевича Деева разыскал, и его историю болезни слабого здоровьем героя, и даже доктора Борменталя, превратившегося из очевидца в свидетеля опросил в присутствии уполномоченного представителя официальной власти — то есть самого Прошкина.

О бесславной кончине Густава Ивановича товарища Баева известили тоже через газету — конечно же — «Комсомольскую правду». Прошкин своими глазами читал малюсенькую заметку в неприметной рамочке о смерти от кровоизлияния в мозг сотрудника Коминтерна, жившего и работавшего на пользу коммунистической идеи под вымышленным именем …

Удовлетворенный Саша в составе группы отправился на поиски то ли сомнительной древней тайны — сохранить которую от стороннего ока так тщился профессор фон Штерн, запихивая записки и медальной в стародавний глобус, а сам глобус — в тайный подвал. То ли вполне реального и очень ценного клада, спрятанного в горах его отчимом еще во время гражданской. И…

Исчез. Растаял в застоявшемся, пропитанном пылью сумраке маленького сарайчика, оставив только красиво расшитый шелковый халат. Никакого обнаруженного клада. Никаких раскрытых древних тайн. Только стандартный итоговый отчет, о том, как специальная группа НКВД обезвредила банду британских шпионов и недобитых прихвостней басмачей…

Прошкин чувствовал себя обманутым. Да что говорить — он полным дураком выглядел во всей этой истории от начла и до конца. Как будто на нем белая американская майка с яркой надписью — «Тупой парень Ник!». Потому что все другие ребята в этой игре под названием «Специальная группа по превентивной контрпропаганде…» знали куда больше, чем им положено по должности. Знал ученик профессора фон Штерна господин Ковальчик — Ульхт, знал подлый Генрих Францевич, знал почтенный отец Феофан, знал посвященный нотариус Мазур, знали все приглашенные на совещание у товарища Круглова, знал Леша Субботский, случайно сославшийся на еще не изданную книжку Гайдара. Знал доктор Борменталь, упорно не желавший распространятся о том, как освидетельствовал посторонний труп под именем Деева. Хотя неведомая таинственная сила постоянно создавала доктору все условия для такого признания — то предоставив неподходящее тело для констатации смерти именно ему, то упрятав его в тюрьму, то включив в состав группы, то подселив в комнату к Александру Дмитриевичу — приемному сыну покойного! Знал даже товарищ Корнев — потому и махал перед носом у зареванного Саши хрустящим белым платочком и поминал «рассеянный склероз» из свидетельства о смерти его отчима…

Знал — конечно, и сам будущий кавалер — товарищ Баев. Может быть и не все, но одно знал совершенно точно — что «за море», куда посоветовал ему перебраться для спасения жизни многознающий отец Феофан — то есть за хорошо охраняемые рубежи самой свободной Советской страны так просто не выскользнуть — ни из Москвы, ни тем более из провинциального Н… А вот из удаленного горного района, где государственная граница не больше чем синяя пунктирная линия на географической карте, ему, человеку с детства знающему местный диалект, местные обычаи и даже окрестные горные тропки перебраться вполне реально. И искать его на такой огромной территории как планета Земля будет не только обременительно, но совершенно бессмысленно…

После этого бередящего душу исследования Прошкин чувствовал себя совершенно разбитым, потянулся за папиросами, но вспомнил их мерзкий вкус, и предпочел налить водки, улыбнулся дрожащем в граненом стакане разноцветным бликам. Он ведь теперь тоже кое-чего знает! Знает, где спрятан очень познавательный архив профессора фон Штерна, где находятся записки доблестного товарища Деева про «Магию в быту», и как отыскать сабли «Хранителя казны». А еще теперь он знает что, человеку никак не прожить без денег. И то, что даже самые большие деньги никогда не заменят собой искушения могуществом власти… А значит, все остальное, о чем знает Прошкин, кому-то понадобится и очень скоро!

Он уже поднял стакан, что бы залпом выпить — и уперся взглядом в висевший на стене плакат. «НЕ БОЛТАЙ» — крупная красная надпись расползалась под изображением лица строгой девушки в алой косынке предупредительно прижавшей указательный палец к пухленьким блестящим губам. С боку меленькие черненькие буковки складывались в бодренький стишок-лесенку:

Прошкин кивнул девушке — действительно, стенограммы раздумий о месте и роли мифического Ордена в работе группы МГБ НКВД по превентивной контрпропаганде с него никто пока не требует. А вот за отчет Владимир Митрофанович спросит через час — другой. Поэтому, как убежденный атеист, материалист и эмпирик Николай Павлович решил не мучить себя больше негативными образами, и, не мудрствуя лукаво, полистать новые газетки, что бы переписать с десяток громких фраз из передовиц и таким образом придать отчету суровую идеологическую выдержанность. Что ему в полной мере удалось. Благодаря такой технологии отчет был готов к переписке за какие-нибудь сорок минут!

Прошкин отодвинул исписанные ровным почерком листки и снова зашуршал газетами. Газетки вообще-то были не очень. Нет, ценных с идеологической точки зрения высказываний в них как раз хватило бы и на три отчета. А вот что бы захватывающей какой-нибудь статейки — например, про фотомодель беременную от отсиживающегося в Англии олигарха, или про то, как пьяный депутат государственной думы за пару минут десятку ментов головы разбил — так нету… Да и снимки изображали большей частью грубоватых доярок преклонного возраста, ударниц Метростроя с отбойными молотками на плече, или бесцветных делегаток в застегнутых до самого подбородка серых пиджаках.

Прошкин ностальгически зевнул, естественно — только в сладком сне может приснится, что в такой газете как «Комсомольская правда» на каждой странице публикуют снимки голозадых малолетних певичек или пышногрудых стриптизерок, собственным телом убеждающих читателя, что «… всего одна инъекция силикона способна полностью изменить вашу жизнь…». Не журнал «Плейбой» конечно — в ом полиграфия получше будет, но тоже ничего. От какого года были те газетки — Прошкин напряг ум и удивился тому, что в его болезненном бреду тоже существовала четко выстроенная хронологическая последовательность. Н-да, если поверить в то, что в том невообразимо удаленном почти на целый век будущем будут выходить такие увлекательные газеты, то, что бы узнать от кого же все-таки беременна известная фотомодель Прошкину придется прожить еще как минимум лет шестьдесят пять, а то и все семьдесят. Ой, и не легкая ж это задача!

Прошкин позвал сержанта, отдал перепечатывать заготовку отчета, и с теплотой пододвинул к себе напоминающий о счастливом сне артефакт, сосредоточено разогнул плоскогубцами звенья массивной золотой цепи, отделил несколько, на которых была укреплена «счастливая пуля», перевесил этот своеобразный аксессуар на связку ключей, остальную часть цепочки с силой швырнул в ободранный ящик рабочего стола. А почему собственно он должен ждать столько лет? Он ведь за это время и помереть может! Нет уж! Надо что-то предпринимать прямо сейчас! Прошкин захлопнул ящик, решительно придвинул к себе подробную военную карту приграничного района Туркменской ССР, и склонился над нею, пытаясь восстановить свой недавний маршрут в городок с труднопроизносимым названием…

Примечания