Впереди шел крепкий паренек лет 20–23, загорелый и светловолосый, в черной исподней майке с намалеванным красным черепом и молнией, и какой-то нерусской надписью. За поясом у него Прошкин заметил рукоятку пистолета, с плеча свешивалось незнакомое оружие по виду отдаленно напоминавшее новомодную вещь — автомат, только с коротким стволом. На шее у паренька поблескивала довольно толстая и с виду золотая цепь с металлической биркой, а на голом предплечье красовалась татуировка, сильно напоминавшая многоногую нацистскую свастику, вписанную в круг. На парне были темные очки, на подобие тех, что носят слепые или барышни на курорте. Причем, очки он зачем-то переместил на затылок, да и шел сам парень вперед спиной, видимо для удобства беседы со следовавшими за ним спутниками. Он громко и эмоционально, размахивая руками, втолковывал двум другим мужчинам:
— Я не нанимался за бесплатно по горам бегать. Протирать штиблеты зря. Другое дело, если бы Лысый сказал — тому, кто первый альпиниста поймает плачу штуцер…
— Штуцер? — один из слушателей — по-военному подтянутый худощавый мужчина слегка за сорок, с аккуратными усиками и стрижкой ежиком, чуть подернутыми ранней сединой, одетый в какой-то объемный жилет с массой карманов прямо на голе тело, от возмущения даже остановился, — прямо напротив затаившегося Прошкина, и поправил такой же как у парня автомат. На шее у него весел крупный деревянный крест на широком кожаном шнуре. Мужчина продолжал:
— Штуцер говоришь… до чего ж ты Паха наглый! Ведь из фильтрапункта его выкупили, — начал загибать пальцы обладатель аккуратных усов, — паспорт — и общегражданский и заграничный выправили, права нарисовали, даже разрешение официальное на ношение оружия исхлопотали — а ему все мало!
В разговор вступил третий путник — высокий смуглый обладатель великолепной мускулистой фигуры, слега за тридцать лет на вид. Его обнаженный атлетический торс украшала исключительно золотая цепь на шее с привешенной к ней самой обыкновенной оружейной пулей, ремень автомата и лямка рюкзака, болтавшегося за спиной. Из-за черной тряпки, покрывающей голову наподобие платка, он был похож на пирата. Прошкин догадался, что хитроумный мужик снял не то майку, не то рубаху и повязал ею голову от солнца и чуть не хмыкнул в слух от такого открытия. Глаза мужика были прикрыты совершенно такими же, как у белобрысого Пахи темными очками.
— Знаешь Дед, по сути — Паха прав. Нас наняли для определенной работы. И оплату за нее согласовали. Дополнительная работа должна тоже оплачиваться дополнительно. Это правильно — по понятиям, и по уму.
— Слушай, Шахид, — ты, когда у бандитов работал, тебе, как — нормально платили — без штрафов? Я вот тоже думаю — забить на этот образ жизни и в охрану трудоустроиться, — Паха лениво и мечтательно потянулся.
— Да никогда я у бандитов не работал! — возмутился обладатель голого торса, видимо его звали Шахидом, — я журналист-международник. Просто люблю экстремальный туризм, здоровую экологию, горы, свежий воздух…
— Да что тебе Паха в охране делать? — не смог сдержать воспитательного пыла усатый Дед, — Кто ж тебе — лоботрясу — не то что деньги возить, а хотя бы двери сторожить доверит? Позорище! Хорошо хоть папаша твой не дожил! Царство небесное… Вот, полюбуйся!
Дед резким движением выдернул майку Пахи из брюк и указал Шахиду куда то в район живота.
Шахид посмотрел в указанном направлении и улыбнулся.
Паха, оправдываясь, развел руками:
— А что тут такого криминального? Обыкновенный пирсинг, девчонкам нравится…
Паха стоял к Прошкину спиной и потому ему совершенно не было видно — что это за такой привлекательный для женского пола «пирсинг» у него на животе. Хотя и очень любопытно, настолько, что Прошкин рискнул слегка сместиться, сменив угол обзора, неудачно наступил на ушибленную ногу, чуть не взвыл от боли, не смог удержать равновесия и свалился прямо под ноги мгновенно обернувшемуся Пахе, у самого уха Прошкина с невиданной скоростью щелкнул предохранитель, а под подбородок больно и холодно уперлось дуло автомата, Паха, державший автомат решительно сказал:
— Поднимайся, медленно, что б руки видно было… Ну? — и еще сильнее пихнул Прошкина стволом. Прошкин начал подниматься, невольно ткнулся взглядом во все еще голый живот Пахи, и обнаружил что в его пупок продето, на подобие серьги, маленькое золотое колечко с крошечным колокольчиком. От движения колокольчик звякнул и Прошкин понял, что так не бывает. Ему снится сон. От жары и пива. Обыкновенный сон, и он проснется, как только ему надоест наблюдать этот странный, далекий от реальности мир. Но сей час просыпаться еще слишком рано.
— Не быкуй, ты Паха, — не в Гудермесе! Нечего палить почем зря, — заступился за Прошкина Шахид.
Паха, смущенный взглядом Прошкина, с обиженным выражением лица, не выпуская оружия, свободной рукой поправил майку, а ногой сильно двинул Прошкина куда-то в район колена, и Прошкин снова грохнулся на пыльную каменистую дорогу. Хорошо хоть дело происходит во сне — а то наверняка что-нибудь сломал бы!
— Да что, Шахид, с этого оболтуса взять, — прокомментировал Пахины действия Дед, — образования ж ни на пять копеек нету у него. Раньше хоть политруки были в армии. А сейчас ведь что — никакой воспитательной работы. Автомат в руки сунули, курок показали и все. До чего Горбачев страну довел!
— Почему именно Горбачев? — Шахид удивленно поднял одну бровь.
— А кто ж еще? — Дед покачал головой и ткнул пальцем сперва в Паху, а затем в Прошкина, — Он что ли? А может этот? Народ-то вишь, как бедствует, — теперь уже Дед с сочувствием разглядывал Прошкина, — я в таких колесах даже картошку на даче не окучивал бы! Может тебя, сердешный, сигареткой угостить? Только сам я — не курящий, по вере мне не можно. Это разве что Паха или Шахид расщедрятся.