— Вы, мне, Георгий Владимирович, каких-нибудь капель сердечных налейте — мне от жары что-то совсем не хорошо… — тихо пробормотал Прошкин, и залпом прогладил мерзкий мутный состав с запахом холода и мяты. Неприятное ощущение во рту вернуло ему способность мыслить здраво, и он решился осторожно уточнить:
— И что он сказал? Насчет пижамы?
— Ничего. Александр Дмитриевич, тогда еще был в бессознательном состоянии, — доктор, допустивший невиданную халатность, пожал плечами, словно речь шла о сущей ерунде. После такого ответа Прошкину стало несколько легче — значит, тот посетитель, который вещи принес, хотя бы не разговаривал с Баевым.
— Нет, что сказал вам тот, кто принес вещи?
— Странный вопрос… — удивился Борменталь.
— Чем он вам странный? — раздражено возразил ему Прошкин, уже начавший приходить в себя под воздействием капель, после очередной шокирующей новости, — к нам Станислав Трофимович со дня на день с проверкой едет, а наши сотрудники — ни тпру — ни ну в международной обстановке, порой такое ляпнуть могут — на голову не наденешь! А время сейчас такое — не мне вам Георгий Владимирович рассказывать!
— Ну, хорошо, я попробую вспомнить… Мы, правда, политических вопросов с ним не обсуждали… — смирился Борменталь, и не без иронии, начал повествовать, — Обычный формальный обмен фразами — он заглянул в ординаторскую, спросил кто тут доктор Борменталь — я был один, и сознался, конечно — что это я. Но ваш сотрудник на слово мне не поверил, спросил паспорт. Я показал ему паспорт — хотя это была совершенная глупость! Он посмотрел на меня, на снимок в паспорте, потом дал мне большой сверток, сказал, что это личные вещи Александра Дмитриевича, которые для него просил передать Николай Павлович Прошкин из Управления. Ведь это вы — Николай Павлович? Во всяком случае, кроме вас у меня в Н. нет знакомых по фамилии Прошкин, сотрудничающих в НКВД…
— В УГБ, — автоматически поправил Прошкин Борменталя, совершенно игнорируя иронический тон доктора, — продолжайте.
— Он попросил меня расписаться в какой-то бумажке, что я действительно принял вещи. Я, разумеется, расписался. Потом говорит — вы разверните, а то расписались, не посмотрев, не прочитав — так нельзя! Вам говорит, доверили жизнь и здоровье ответственного государственного служащего — а вы ротозействуете. Где, мол, ваша бдительность? А вдруг в пакете бомба? Я рассмеялся, конечно, но развернул. Все это так глупо выглядело! Он сверил вещи со своей бумажкой, извинился и ушел. Такой неприятный, въедливый старикан…
— В форме? — тихо спросил Прошкин — он не мог припомнить ни одного штатного сотрудника из управления старше пятидесяти лет. А Борменталю самому было изрядно за сорок. Вряд ли бы он назвал «стариканом» человека такого возраста.
— Да откуда я знаю, он был в белом халате! — тема исчерпалась и начала раздражать интеллигентного доктора, — И вам тоже рекомендую халат надеть — вы все — таки в лечебном учреждении находитесь, а не в своем распрекрасном Управлении! Вы пришли меня расспрашивать или Александра Дмитриевича навестить? Так пойдемте к нему!
— А может он отдыхает? — Прошкин надеялся до встречи с Баевым прояснить еще некоторые детали странного визита.
— Скорее развлекается… — пробормотал Борменталь.
— Развлекается? — как человек здоровый, никогда не проводивший в больнице более нескольких часов, Прошкин совершенно не представлял чем можно развлекаться в больничной палате после отравления опием, и, подгоняемый любопытством, поспешил за Борменталем…
Саша выглядел действительно хорошо — в китайской пижаме темно-синего цвета, затканной пышными черными цветами, он полулежал на целой горе из подушек. Его темные волосы за несколько дней так сильно отросли, что доставали до плеч, и делали его очень похожим на «рыцаря мечей» с рисунка на картах Таро. Тут же, на стуле, лежал роскошно расшитый восточным рисунком шелковый халат, а в стакане с мятным чаем болталась вычурная серебренная ложечка.
На втором стуле, рядом с тумбочкой, весело улыбался фельдшер Хомичев. Серега держал в руках медицинский почковидный лоточек, с разнообразным хирургическим инструментарием и время от времени подавал лоточек Баеву. Тот, с характерным позвякиванием извлекал из лоточка скальпель или медицинскую иглу и … Отточенным движением, как нож для метания, отправлял ее в двери палаты. Каждый бросок приводил Хомичева в полнейший восторг. Еще бы! К крашенной масляной краской двери, как раз на уровне головы входящего, был приколот белый листок — карандашный портрет худого лысоватого мужчины с раздвоенным подбородком и надписью латинскими буквами. Именно портрет служил Саше мишенью, и каждый бросок попадал точно в цель, свидетельствуя знаменитую меткость…
Как только Прошкин и Борменталь вошли, Саша вместо приветствия, отправил в портрет хирургический скальпель, и тот неотвратимо застрял во лбу изображения как раз между бровей.
— Не плохо, — заметил успевший привыкнуть к этому экзотическому действу Борменталь, — только я — как медицинский работник, сильно сомневаюсь, что метнув скальпель с такого расстояния в реального человека вам удалось бы пробить черепную коробку. Рассеченный лоб, кровопотеря, некоторое замешательство… Не более того…
Ответом доктору послужил еще один бросок — хирургические ножнички с острыми, изогнутыми концами на длинной ручке пробил дверь едва не насквозь, застряв прямо в глазу нарисованного бедолаги.
— Есть! Летальный исход! — торжествующе захлопал в ладоши Хомичев.