Наконец стол был накрыт, и мы чинно уселись на свои места.

Медовуха в теплом, живом свете восковых свечей казалась янтарной. Ксения с некоторым испугом принюхивалась к незнакомому напитку.

— Ну что, за все хорошее?! — предложил я, поднимая тяжелый кубок.

— Дай Бог, не последняя, — откликнулась Матрена, продемонстрировав, что все наши застольные присказки своими корнями уходят в глубокую древность.

— Сладкая, — поделилась наблюдением Ксения, отпив несколько глотков ядреного зелья, — только вкус какой-то странный.

— Нормальный вкус, — ответила карлица, принимая в себя количество медовухи, явно не соответствующее соотношению граммов на вес тела. После чего потребовала, чтобы я дополнил «бокалы».

Напиток оказался довольно крепким, градусов двадцати, что заставило меня призадуматься. Если мои дамы будут потреблять его в заданном карлицей темпе, то ничем хорошим для них это не кончится. Я же буду чувствовать себя малолеткой, спаивающим девочку, чтобы воспользоваться ее беспомощностью.

— Ты, Матрена, можешь пить, сколько хочешь, а царевне пока хватит, — сказал я, после того, как и второй тост прошел без ощутимого зазора времени. — Вы лучше закусывайте.

— Это почему? — вскинулась Ксения. — Хочу пить и буду пить!

Непривычный хмель уже ударил в ей голову, глаза засияли, в голосе появились несвойственные истеричные ноты.

Я понимал, что после того, что навалилось на бедную девочку, ей необходимо как-то снять напряжение, расслабиться, но и вполне представлял, как она будет чувствовать себя завтра утром.

— Куда нам торопиться, ночь длинная, давайте пока лучше споем, — предложил я.

— Давай, начинай! — легко согласилась Матрена.

— Я вам спою, — начал говорить я, еще не зная, что скажу дальше, — я вам спою…

Ни одной подходящей случаю песни я не знал. Их эстетика так отличалась от нашей, что подобрать песню, которая может понравиться, было почти нереально. В голову ничего, кроме городских романсов девятнадцатого века, не приходило. Однако даже такие мелодичные как «Отвори осторожно калитку» или «Средь шумного бала», для них были слишком сложны и непривычны.

— Я вам спою, — третий раз пообещал я и, наконец, выбрал, самое что ни есть народное, — «Во поле березонька стояла».

Не знаю, что, мое ли замечательное исполнение, в чем я несколько сомневаюсь, алкоголь или сама песня так растрогала слушательниц, что они забыли о медовухе, пригорюнились и заворожено слушали мою импровизацию на тему о несчастной березке.

Я говорю об импровизации потому, что знал всего лишь один куплет песни, и остальное пришлось придумывать по ходу дела, да еще и переводить на старорусский язык.

— Бедная березка, — сказала Ксения, вытирая слезы.

— Давайте выпьем, — добавила Матрена, — а потом еще споем.