Отношения России с Ираном в историческом и геополитическом плане повторяют отношения с Турцией. Постсоветский Прикаспий, включая его российскую часть, – «северные территории» Персии, отторгнутые у неё Россией. Гилян и Мазандаран до 1726 года входили в империю Петра Великого. Заключённый в начале ХХ века российско-британский договор о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете был началом конца иранской государственности. Только революция 1917 года спасла Иран от раздела, точно так же, как принятая на Тегеранском совещании резолюция «Большой тройки» завершила период, когда советские войска могли быть введены на иранскую территорию, не нарушая норм международного права.

Современные претензии Ирана на 20 % бассейна Каспийского моря затрагивают интересы Азербайджана и Туркменистана, касаясь России и Казахстана лишь косвенно, однако могут в перспективе послужить причиной регионального конфликта, сталкивающего Москву и Тегеран. Иран, в отличие от Турции, в потенциальном столкновении с Россией может рассчитывать только на собственные силы, имея «в тылу» конфликты с соседями по Персидскому заливу, Израилем и, несмотря на «ядерную сделку» 2015 года с Западом, в первую очередь с США и Великобританией. В то же время военное сотрудничество Ирана с Москвой по разблокированию сирийского кризиса начиная с осени того же 2015 года заложило основу многообещающего антитеррористического российско-иранского альянса.

Россия после снятия с Ирана санкций ООН, открывшего дорогу к вступлению этой страны в ШОС, заняла активную позицию на иранском рынке вооружений и военно-технического сотрудничества. Расширение сотрудничества Москвы и Тегерана в экономике, в том числе в вопросах грузового транзита, также стоит на повестке дня. В то же время, несмотря на открывающиеся перспективы двустороннего сотрудничества, опыт развития российско-турецких отношений, которые до столкновения интересов Москвы и Анкары в Сирии оценивались исключительно со знаком плюс, заставляет осторожно оценивать перспективы ирано-российского альянса. При всех его перспективах просчитывать возможность столкновения с Ираном России необходимо.

Иранская армия и силы Корпуса стражей исламской революции вооружены в основном устаревшим оружием, однако многочисленны, мотивированы и имеют боевой опыт, полученный в войне с Ираком 80-х годов, борьбе с сепаратистами, террористами и наркоторговцами на собственной территории, в Сирии и в приграничных с Ираном районах Ирака, Афганистана и Пакистана. Помимо этого у Ирана есть опыт противостояния с Израилем и Саудовской Аравией. Соответственно, как и в ситуации с Турцией, фактор ядерного сдерживания играет для России на иранском направлении ключевую роль. Получение ИРИ ядерного статуса в военной сфере снизит это преимущество. Появление у Ирана атомной бомбы обрушит режим нераспространения и спровоцирует гонку ядерных вооружений на БСВ и в мире в целом, осложняя отношения России с ИРИ.

Отметим, что в отличие от Турции, которая может только пытаться задействовать в случае конфликта с Россией потенциал исламистских радикалов, Иран имеет соответствующий опыт, включающий создание и поддержку военно-террористических структур, транспортировку для них вооружений и военной техники на дальние дистанции, реорганизацию после военных поражений («Хезболлы» в 2006-м, ХАМАСа в 2009 году), теракты против посольств – в Аргентине, организацию массовых волнений – на Бахрейне и в Ливане, а также поддержку местных этнических формирований – в Ираке, Сирии, Ливане, Афганистане и Йемене. Этот послужной список заставляет серьёзно относиться к иранскому потенциалу «гибридной войны».

ИРИ, в случае принятия его руководством соответствующего решения, может максимум за полгода создать в Дагестане и других регионах российского Северного Кавказа обстановку, близкую к ситуации в Южном Ливане. Не стоит забывать, что практика использования шахидов-самоубийц была широко распространена в Иране в годы иракской войны. Не случайно Вооружённые силы ИРИ имеют в своём составе на случай «асимметричной войны» подразделения «камикадзе», в том числе в составе ВВС и ВМФ. Террористическое подполье Иран в России не поддерживает, однако инфраструктура его влияния в стране создана (в том числе в Новосибирске, Казани, Астрахани, Санкт-Петербурге и Москве), включая сеть культурных центров, стиль работы которых напоминает Совзарубежцентры. Тегеран может использовать влияние в этнических диаспорах России для доступа к закрытой информации политического и военно-технического характера.

Ослабление государственной власти в Пакистане и возможная в среднесрочной перспективе дезинтеграция этой страны обострят для Москвы проблемы нераспространения оружия массового уничтожения, афганского наркотрафика и радикального исламизма, проникновение которого в Россию идёт через центральноазиатские диаспоры. Ставшее реальностью после вывода американских войск из Афганистана возвращение к власти там талибов означает вытеснение из афгано-пакистанского пограничья в страны Центральной Азии и Россию исламистских вооружённых формирований, включая «Исламское движение Узбекистана» и др. радикальные группировки, вплоть до ячеек «Исламского государства». Процесс этот в 2015 году начался – афганское пограничье от Туркменистана до Таджикистана занято исламистами, что чревато дестабилизацией Центральной Азии и попытками смены правящих там режимов (в первую очередь в Узбекистане).

Ядерная программа Пакистана для поддержания режима нераспространения опаснее иранской: в случае потери правительством контроля над страной высока вероятность попадания в руки исламистов или «на свободный рынок» расщепляющих материалов, оборудования, ядерных зарядов и их носителей. Альтернатива – перемещение пакистанского ядерного комплекса за пределы страны, на территорию Саудовской Аравии или ОАЭ. Политических инструментов, позволяющих контролировать Пакистан извне, не существует. Задача эта в перспективе может быть решена только Индией, военным путём, что означает ядерную войну и геополитическую катастрофу, или Китаем. Усиление КНР в постсоветской Центральной Азии и Афганистане, экономическое и военно-политическое партнёрство этой страны с Пакистаном дают Китаю шанс на успешное вмешательство в зоне АфПака после ухода оттуда войск США с минимальным применением силы.

«Арабская весна» на определённый период времени привела исламистов к власти в Тунисе, Египте, Ливии и других странах БСВ и Африки, где они пытались, интегрировавшись во властные структуры, получить доступ к ресурсам этих государств. Именно в этом направлении эволюционировали «Братья-мусульмане». Синтез политического ислама и государственных институтов должен был произойти за счёт исламизации этих институтов, включая вооружённые силы, и радикализации политики стран, в которых исламистам удалось стать частью государственной системы. В то же время результат этих действий для исламских радикалов неоднозначен. В большинстве стран «Арабской весны» они потеряли власть и пытаются вернуться к ней, используя государства, патронирующие исламистов: Саудовскую Аравию, Катар, Турцию и Пакистан. Россия в Сирии вступила с ними в открытую войну, успешно встав на пути «террористической тройки»: Анкары, Дохи и Эр-Рияда.

Результативность экономических проектов России на БСВ, включая турецкое, арабское и иранское направления, сомнительна. Крупные совместные атомные и трубопроводные проекты, как правило, имеют политическую основу, и их реализация зависит от текущей конъюнктуры. Нефтегазовые и торговые проекты, рассчитанные на быструю прибыль, реализуются успешнее. В качестве компенсации проблем, которые Россия получает в рамках экономического сотрудничества с исламскими странами БСВ, можно рассматривать сотрудничество с Израилем, включая вопросы интеграции промышленности высоких технологий, борьбы с терроризмом и преодоления западных санкций.

Анализируя состояние дел в регионе, приходится признать провал большей части попыток мирового сообщества влиять на идущие там процессы. Происходящее в регионе не укладывается в принятые на Западе политологические теории. Степень влияния извне на идущие там процессы минимальна, последствия этого влияния контрпродуктивны. Проблема не только в том, что регион дестабилизирует международную политику и экономику, но и в том, что попытки сгладить это негативное влияние лишь ухудшают ситуацию. Международное сообщество на БСВ играет роль пресловутых семи нянек.

Российская политика, в отличие от советской, перестала использовать в каждом проблемном случае силовые сценарии и попытки финансового давления, исходя из ограниченности ресурсов и изменения внешнеполитических задач: Москва не претендует на статус сверхдержавы, чреватый непосильными расходами и перенапряжением сил страны, применяя военную силу за пределами своих границ в исключительном случае – в Сирии. Особый вопрос, может ли она без применения ядерного оружия противостоять Ирану или Турции в случае полномасштабного конфликта с этими государствами. Проблема и в эффективности её борьбы с исходящим из региона наркотрафиком и исламистским терроризмом.

Вследствие понимания руководством страны сложившейся ситуации, Россия, как правило, придерживается политики минимальных осложнений с соседями и «равноудалённости» от региональных конфликтов. Именно это заставляет её поддерживать отношения с Ираном, не входя с ним в антизападный союз, но сотрудничая в борьбе с афганским наркотрафиком и терроризмом в Сирии. Присутствовать в качестве наблюдателя в Организации исламского сотрудничества и ОПЕК. Противостоять свержению правящего режима в Сирии и куда осторожнее стран Запада вести себя в отношении «Арабской весны» и её организаторов.

Отсюда же решения Москвы участвовать в борьбе с сомалийскими пиратами, сотрудничать с Западом в химическом разоружении Сирии и попытки инициировать его активность в борьбе с производством и распространением афганских наркотиков. Сохранение военно-технического сотрудничества с Индией при налаживании политических контактов с Пакистаном. Последовательное противостояние попыткам радикализации российских мусульман. Усилия по поддержанию ровных отношений со странами арабского мира, позиционируя себя как страну, лояльную к исламу – в том числе за счет активной поддержки хаджа, а также голосование в ООН за создание палестинского государства при прочных отношениях в сфере безопасности и борьбы с терроризмом с Израилем.

Эта политика далека по своему уровню от долгосрочной глобальной деятельности Китая или энергичных действий Турции, Ирана и Катара. Связано это не только с нехваткой средств и нежеланием повторять ошибки Советского Союза, но и с элементарной нехваткой кадров. Ещё большей проблемой для России является слабая координация звеньев государственной системы. Формально российские госкорпорации и ведомства действуют согласованно, в рамках регламента и прописанных в канонах процедур. Де-факто слабая мобильность, медлительность, незаинтересованность в конечном результате, нежелание брать на себя ответственность, волюнтаризм высшего и фаворитизм среднего управленческого звена, системная и личная коррупция – отличительные черты российских проектов на БСВ.

Это, за редким исключением, относится в равной мере к экономическим, политическим и военно-техническим программам. Непрофессионализм, склонность к воспроизводству штампов и теорий советских времён, готовность поступиться государственными интересами ради интересов корпоративных или личных осложняют продвижение российских интересов в регионе. Менеджеры старой школы играют в государственной элите всё меньшую роль. Сменившие их управленцы зачастую слабо подготовлены и не имеют практического опыта.

В то же время в России, в первую очередь в частном бизнесе, появились профессионалы, имеющие опыт работы в международных корпорациях мирового уровня. Именно они, в случае получения полномочий и возможности работать с нужной степенью свободы, могут извлечь пользу из российского присутствия в регионе. Мобильность не является отличительной чертой командно-административной системы, которая, выйдя на новый этап развития, восстановила позиции в российском управленческом аппарате. Именно поэтому в экономике Россия продвигает на БСВ громоздкие затратные проекты, рассчитанные на десятилетия – трубопроводы вместо терминалов сжиженного природного газа, атомные электростанции, железные дороги, поставки военной техники и вооружений. В политике же усилиями лоббистских групп, в том числе отечественного МИДа, Москва часто поддерживает инициативы с высоким имиджевым риском и минимальной осмысленностью для национальных интересов. Именно к этой группе относится активная поддержка российскими дипломатами фантомной идеи палестинского государства.

Как следствие, избегая потерь на уровне тех, которые понёс в регионе СССР, Россия не смогла выйти на уровень влияния не только США или Китая, но и Великобритании, Франции, Южной Кореи и Японии. Впрочем, потери в миллиарды долларов США предпочтительнее убытков в десятки миллиардов, а открытость современной России миру и её вовлечённость в глобализационные процессы, вопреки наложенным на страну под предлогом воссоединения с Россией Крыма санкциям, предоставляют ей значительно больше потенциальных возможностей, чем изоляция советских времён. Что, несомненно, хорошая новость.