— Намного.

— О-о, а где же он живет?

— Доедайте свою вафлю. Вы и в самом деле хотели бы вернуть меня в постель? А может, вам захотелось моего дядюшку Джока?

— Но почему бы мне не иметь обоих?.. Да, немного еще бекона, спасибо. Ричард, вы прекрасный повар. Но я вовсе не хочу замуж за дядюшку Джока, мне просто любопытно.

— Но не вздумайте просить его показать, если не имеете в виду действия, поскольку у него всегда это на уме. Он совратил жену своего вожатого в отряде скаутов, когда ему было всего двенадцать. И сбежал с нею. В Южной Айове много толковали об этом, поскольку она не желала с ним расставаться. Это произошло более ста лет назад, тогда еще такие вещи воспринимались всерьез, в Айове, во всяком случае.

— Ричард, вы что же, хотите сказать, что дядюшке Джоку больше ста лет и он все еще активен и жизнеспособен?

— Ему сто шестнадцать, и он еще кувыркается с женами своих приятелей, с их дочерьми, мамашами, с их скотиной… И три собственные его жены находятся под покровительством сожительствующих с ними знатных граждан Айовы. Одна из них — моя тетя Сисси — еще учится в школе.

— Ричард, я иногда сильно подозреваю, что вы… не вполне правдивы. Легкая склонность к преувеличениям!

— Женщина, так не говорят со своим будущим мужем! За вами находится терминал. Наберите на нем адрес: Гриннелл, Айова. Дядюшка Джок живет немного на отшибе. Давайте-ка вызовем его. Вы поговорите с ним по-хорошему, и он покажет вам свою гордость и радость. Хорошо, дорогая?

— Вы попросту пытаетесь отвлечь меня от постели!

— Еще вафлю?

— Да еще пробуете меня подкупить! Пожалуй, половину. Поделимся?

— Нет. По целой каждому.

— Привет, Цезарь! Вы подаете мне дурной пример, к которому меня всегда влекло. Если мы поженимся, я начну толстеть.

— Я рад это слышать. Колебался, стоит ли говорить об этом, но должен признать, что вы пока что кожа да кости! Можно набить синяки, если не будет прокладки.

Я опускаю то, что изрекла в ответ Гвен: нечто колоритно-лирическое, но, с моей точки зрения, не очень женственное. И это не было ее сутью, поэтому мы и не станем приводить здесь ее слова.

Я отпарировал:

— Впрочем, это несущественно. Я восхищен вашей интеллигентностью. И вашим ангельским нравом. Вашей прекрасной душой. И давайте не входить в физические отношения! (Тут вновь требуются цензурные купюры).

— Ну что ж. В конце концов, вы сами этого добиваетесь. Вернемся в постель и будем думать о вещах физических. Я выключаю вафельницу…

Спустя некоторое время я спросил ее: