- Дружище, если вспыхнет революция, возможно, все наладится.

- Как бы не так. Я говорил, что революция вспыхнет, а не что победит. Наоборот: при таком положении дел при первой же вспышке протеста на улицах появятся пушки. И если эти победят, то будет хуже, чем сейчас. Это то, чего я боюсь больше всего.

Энтони украдкой бросил взгляд на часы. Уже принесли счет, и ему нужно было торопиться, если он хотел зайти в гостиницу и успеть на встречу.

- Я сочувствую вашему разочарованию, - сказал он примирительным тоном, - но решение, которое вы ищете, находится не в моих руках. Я иностранец, здесь проездом, через несколько дней я вернусь в свою страну.

Ихинио Самора перестал жалобно кривить губы и взглянул на англичанина с новым интересом.

- Ай, - сказал он с оживлением, - частностями займемся в свое время. Тем не менее, скажу, что ваш отъезд - не препятствие, даже наоборот. Вытащить ее из этой страны было бы великим делом. В Англии она была бы словно рыба в воде. У нее талант быть сеньоритой; к тому же, она трудолюбивая, честная и очень благодарная. Она никогда не забывает оказанных ей услуг. Хорошо знаю, - добавил он серьезно, как будто бы эта сторона вопроса беспокоила его больше, чем замешательство собеседника, - что этот план противоречит принципам марксизма. Пролетарий не должен искать личного спасения, лишь искать спасения для всего класса. Но я убежден, что если бы Маркс знал эту девочку, он сделал бы для нее исключение. И ребенок: воспитанный в Англии, ни больше ни меньше, да с врожденной храбростью испанцев, он мог бы стать офицером Британской армии в Индии, только представьте себе.

Это был разговор глухих. Энтони был воспитан проявлять уважение ко всем людям, вне зависимости от происхождения и социального положения, но это воспитание строилось на жестком представлении о социальной иерархии, в рамках которой намерения его собеседника выглядели даже не абсурдными, а непозволительными. В глазах Энтони речь Ихинио Саморы была полным бредом. Но так как тот сохранял свое обычное здравомыслие, и его планы были продиктованы не личным интересом, а нелепым великодушием, Энтони решил не придавать чрезмерного значения этим словам. Может быть, подумал он, этому несчастному нужно просто выплакаться. Сейчас важно было положить конец этой застольной беседе, чего он мог добиться, лишь показав интерес и дав расплывчатое согласие.

- Будьте уверены, что я подумаю о выполнимом способе осуществления ваших желаний без вреда для моего собственного положения, - заверил он, - но сейчас я должен уйти без промедления. И я передумал насчет того, о чем вы в начале договорились: я угощаю.

Эта последняя уловка, предназначенная задобрить Ихинио Самору, обернулась полной противоположностью. Тот отказался и настаивал на оплате, тем более, что он имел наглость просить о столь значимой услуге и получить столь положительный ответ. Чтобы избежать риска новых осложнений, Энтони согласился и, не ожидая, пока тот осуществит желаемое, поднялся, пожал ему руку и поспешно вышел из закусочной. Оказавшись на улице, он направился к отелю так быстро, насколько позволял отяжелевший живот. Будучи недалеко от цели, он замедлил шаг и продолжил идти с осторожностью, на случай, если полицейский, о котором рассказал Ихинио Самора при встрече, всё еще находился там. В конце концов, не заметив в окрестностях гостиницы никого подозрительного, он почти пробежал последний участок пути, попросил ключ у портье и заперся в своем номере.

Внутри царила атмосфера, благоприятствующая работе: от печи исходило отрадное тепло, а сквозь окно проникали косые лучи тусклого заходящего солнца. Энтони достал тетрадь и перо, уселся за стол и приготовился сделать записи о своем открытии и последующем обильном обеде, но внезапно скрестил на столе руки, склонил голову и уснул.

Не осознавая, что спит, он увидел во сне, как по улице идет многочисленный хор, поющий "Интернационал". Через окно виднелись огромные столбы черного дыма, поднимающегося вверх на фоне красного неба. Было очевидно, что вспыхнула революция, и, как следствие, его жизнь находилась в серьезной опасности. По беспощадной логике сновидений, он видел себя вовлеченным в вихрь событий. У меня нет выхода, думал он, меня заставят надеть лохмотья, избавиться от бороды и кричать "Всю власть советам!". Эта картина вызвала в нем физическое смятение: он сильно вспотел, а в животе жгло, он хотел убежать, но мышцы отказывались слушаться приказов, которые отдавал мозг.

Энтони проснулся с чувством тревоги и страхом, что проспал встречу. Часы успокоили его относительно второго. Он убрал тетрадь и авторучку обратно, плеснул на лицо и волосы воды, чтобы немного привести в порядок свой внешний вид, надел пальто и шляпу и спешно вышел из номера. Фонарщик зажигал на площади фонари.

Пока он торопливо шел к месту встречи, в голове всплывали детали кошмара, и он решил, что сделанные Ихинио Саморой во время обеда предсказания впечатлили его больше, в чем он, отвлеченный в тот момент безумным предложением, признался сам себе. Возможно, я иду по краю пропасти, подумал он.