С беспечным высокомерием человека, который сделал риск центром всей жизни, Хосе- Антонио Примо де Ривера вдавил в пол педаль газа своего маленького, но мощного желтого "Шевроле", не обращая внимания на замерзшие лужи на асфальте. После Кастильского бульвара они свернули на улицу Сурбарана и доехали до Никасио Гальего, где машина остановилась напротив дома номер двадцать один. Сначала вышли верные телохранители с оружием в руках, чтобы удостовериться, что путь свободен от врагов, а затем уже Хосе-Антонио и Энтони Уайтлендс. У двери дома они назвали пароль стоявшим на страже двоим мужчинам в кожаных куртках и беретах, которые беспрепятственно их пропустили, вскинув руку в приветственном жесте и воскликнув: "Вставай, Испания!"

Центр, как называли главный штаб Испанской Фаланги, находился в отдельном просторном здании. До недавнего времени он располагался в квартире на холме Санто-Доминго, но, к огромному облегчению соседей, домовладелец выселил фалангистов за неуплату: казна движения не пополнялась. В конце концов они нашли пристанище в этом месте благодаря счастливой случайности и нелегкому труду агентов и брокеров. Но даже здесь их положение было шатким. Хосе Антонио объяснял по пути, что ничего не поделаешь, когда власть имущие не скупятся на средства, чтобы заставить их замолчать.

Англичан слушал эти разъяснения без каких-либо комментариев, так как его больше волновала перспектива попасть в аварию, нежели заговор против легкомысленного водителя и его приспешников. Несколько раз они буксовали на льду и лишь благодаря удаче не врезались в фонарный столб. Хладнокровный, но не склонный идти на ненужный риск Энтони боялся, что отдал свою безопасность в руки безумца.

Несмотря на поздний час и плохую погоду, в Центре бурлила жизнь и было полно народу, в большинстве своем безбородых юнцов. Некоторые из них были одеты в синюю хлопчатобумажную рубашку с красной эмблемой. Эта же эмблема, выглядевшая как ярмо со скрещенными стрелами, была изображена в центре черно-красного полосатого флага, висевшего на стене. Несмотря на занятость, при виде входящего Хосе-Антонио все бросили свои дела, встали по стойке смирно, щелкнули каблуками и вскинули руки.

Уважительное и преданное отношение к своему лидеру впечатлило англичанина; хоть и устойчивый к бурным проявлениям чувств, он не мог устоять против этой атмосферы, заряженной неистовой энергией. Он взглянул на своего спутника и увидел, что, перешагнув порог Центра, тот преобразился. Улыбчивый аристократ, учтивый и немного застенчивый, каким он знал его в доме герцогов, превратился в решительного, уверенно двигающегося человека с энергичным голосом. С прямой спиной, сверкающими глазами и раскрасневшимися щеками, Хосе-Антонио отдавал приказы с властностью человека, которому знакомо лишь слепое подчинение.

Рассматривая его, Энтони вспомнил образы Муссолини, которые видел в кинохронике, и задался вопросом, сколько во всём этом было подражания, а сколько притворства; еще его мучил вопрос, видела ли Пакита его таким или знала лишь его домашнюю сторону. Возможно, подумал Энтони, это меня он хочет впечатлить, а не ее. Если он опасается соперничества со мной, это лучший способ отговорить меня от этого.

Но эти размышления не отвлекли его от собственного положения. Было опрометчиво и безответственно в одиночку приходить в то место, где царила первобытная жажда насилия, к которому к тому же к нему в любую минуту могло прибавиться идентичное насилие с улицы. Он осторожно встал рядом с Хосе-Антонио, чье расположение было его единственной защитой, и пытался понять, кто его окружает - идеалисты или преступники.

К ним приблизился крепкий мужчина среднего роста с выпуклым лбом и обратился к Хосе-Антонио, намереваясь сказать что-то важное, но заметил присутствие чужака и замолк, нахмурившись.

- Он со мной, - сказал Хосе-Антонио, заметив замешательство товарища. - Это англичанин.