— И что мне припишут?

— А что приписывают в подобных случаях? В вашем случае обвинений было много, начиная от аморального поведения и злоупотребления служебным положением, и заканчивая клеветой на СССР. Причем во многом вы будете виноваты сами. С вами в той ситуации, скорее всего, все равно разделались бы. Вы слишком много знали и были невоздержанны на язык. Но это произошло бы позже и могли пострадать гораздо меньше.

— Что я такого сделал, можете сказать?

— Конечно, — сказал Алексей и повернулся к жене. — Ты куда собралась?

— Надоело сидеть, — ответила Лида. — Погуляю здесь рядом и разомну ноги, а вы беседуйте.

— Вы почему‑то решили, что Сталин был отравлен, — сказал Алексей, — и попытались вывести всех на чистую воду. На приказ Булганина наплевали.

— А что он приказал? — спросил Василий.

— Он вас направил командовать каким‑то военным округом. В книге не написали каким, но, скорее всего, где‑нибудь подальше от Москвы. В то время вас плотно опекала госбезопасность. Все телефонные разговоры прослушивались, а вы при разговорах по телефону не стеснялись в выражениях. После того как вас выперли из армии, вы обратились в китайское посольства с заявлением, что отец был отравлен, и с просьбой уехать к ним. Потом последовал арест и почти три года следствия. Зубы вам, как свидетелям по вашему делу, никто не выбивал, но в конце следствие получило признание по всем пунктам обвинений.

— Это они умеют, — криво усмехнулся Василий. — Но если я себя так вел и говорил об отравлении, значит, были основания.

— Может быть, — не стал спорить Алексей, — но даже если и так, вести себя вызывающе, не имея за спиной сильной поддержки, по–моему, глупо. Вас сильно выбила из колеи смерть отца, и вы слишком привыкли к тому, что вам все сходит с рук.

— Когда я умру?

— В конце марта шестьдесят второго года. Точной даты я не помню.

— Сорок один год! И что делать, молчать? Сами же говорили, что все равно не оставят в покое!

— Успокойтесь, Василий! — повысил голос Алексей. — Вы такой были не один, просто пострадали одним из первых. Дележка власти началась еще при жизни вашего отца, но основные баталии разгорелись после его смерти. В конечном итоге к власти пришла всякая сволочь, и кончилось все очень плохо. Мы ведь здесь не из‑за вашей печальной судьбы, хоть я вам и сочувствую.

— Хрущев?

— Да, но не он один. В результате борьбы за власть уничтожили самых честных, знающих и порядочных, а наверх всплыло все дерьмо. Будете читать книгу?

— Почитаю, но у себя, — ответил Василий. — Вы же ее все равно оставляете мне для передачи отцу.

— Я еще хотел сделать пометки на полях, но передумал. В личном разговоре можно сказать больше.

— Вы рискнете встретиться с отцом? — удивился Василий.

— Я готов рискнуть, — кивнул Алексей. — Я вам говорил, что все плохо кончилось, не сказал только насколько плохо. Ради того, чтобы такое предотвратить, можно рискнуть жизнью. И потом, здесь не вся книга, только две трети. Таких книг у меня несколько, а это история страны почти до конца века. Кроме того, есть информация по технике будущего, да и сам я очень много знаю. Постарайтесь донести до отца, что на добровольной основе он получит от меня гораздо больше, чем выбивая мне зубы в подвалах Лубянки или шантажируя женой. Я мог бы ограничиться этой книгой, только тогда даже ваша судьба изменится мало. Хрущев почти наверняка уже конченый человек, но Берия принимал в вашей судьбе не меньшее участие, и арестовать его должны только в конце июня. А если не будет Хрущева, может не быть и ареста. Понимаете? Хрущева ваш отец сотрет в порошок, но Берию не тронет.