Поездка в Берлин, новое гражданство, звание, Железный крест — все это поставило Соколова в привилегированное положение. Ему выдали постоянный пропуск, по которому он мог отлучаться из школы в любое время и на сколько угодно, выделили комнату получше, обставили ее мебелью.

Но майору теперь приходилось с еще большей осторожностью относиться к Крафту, ко всем этим проявлениям забот.

Кто знает, какой трюк выкинут через минуту после очередного “сердечного” разговора немцы.

Вернувшись из Риги позднее обычного, Соколов (он был в управлении и поэтому не опасался проверки) доложил дежурному по комендатуре о прибытии и полутемным коридором прошел к своей комнате. Привычно вставил в замочную скважину ключ и… ключ не поворачивался. Прикоснулся к двери. Она отошла. “Открыто! Ждут. Произвели обыск и встречают…” Соколов был начеку всегда. Каждую секунду ему приходилось сдерживать нервы, помнить о своем втором “я” даже во сне. В шифровке, полученной из Центра, высказывались предположения о характере миссии, которую собирается возложить на Соколова немецкая разведка. Предположения Силина совпадали с предположениями самого Соколова. Центр в этой же шифровке предлагал не компрометировать себя, быть осторожным.

Соколов спокойно вошел в комнату. У стола с журналами и газетами сидел, сутулясь, Левченко и, слюнявя пальцы, перелистывал книгу.

— Сарычев? А я вот… — обернулся он. — Я к тебе прямо от шефа, — голос у Левченко был унылым.

Час тому назад между Крафтом и Левченко состоялся несколько необычный разговор. Гауптман, вызвав его в кабинет, мрачным взглядом окинул щуплую фигуру, покорно и даже заискивающе взирающего на него человечка, и с подчеркнутым значением проговорил:

— Германское командование давно возлагает на вас, Левченко, большие надежды. Мы располагаем обширной и довольно убедительной информацией, что в самой Риге и ее окрестностях действует сильный партизанский отряд, руководимый большевистским подпольем. Вам, Левченко, не впервой выполнять деликатные поручения. На сей раз директива получена от самого фюрера (чтобы придать вес поручению, начальник школы умышленно сослался на Гитлера). — Хайль, — Крафт, произнося слово “фюрер”, вскочил со своего кресла и стремительно выбросил руку в традиционном фашистском приветствии: вперед и чуть вверх.

— Хайль! — откликнулся Левченко хриплым с похмелья голосом.

— Слушайте меня, Левченко, и запоминайте, — продолжал Крафт. — В районе Риги действуют латышские партизаны. Проникновение в их организацию, а затем ликвидация ее принесут вам полное доверие Великой Германии, подданство и немедленное переселение в один из городов Европы. Новое место жительства — по вашему выбору.

Никогда в таком тоне Крафт не разговаривал с Левченко. Надо было соглашаться, соглашаться немедленно. Но не всегда подобные провокационные вылазки заканчиваются удачно. Провокация, даже по мнению Левченко (а оно имелось и у этого матерого предателя), гораздо хуже открытого шпионажа.

— Яволь! — по-немецки ответил Левченко, пристукнув каблуками и приложив руку к козырьку фуражки. — Я постараюсь, господин начальник школы!

…Вот почему “пожаловал” Левченко к Соколову. Ему нужен был совет человека, которого он уважал и перед которым преклонялся.

Соколов, раздеваясь, легким кивком указал на книгу и спросил:

— Чтением развлекался? Полезно…

— Картинки занимательные. А тот, как его, — Иудушка Головлев, герой. Есть же такие типы…