— Как удобно, что он не может ничего сказать, правда? — проговорил Старов с усмешкой.

— Да если бы и мог, — высокомерно ответил Черныш, — что мне стоило вложить ему ложные воспоминания? Придется тебе поверить мне на слово, Алмазушко. Я ведь тебе поверил, к тебе пошел…

— Прибежал, как всегда, когда пятки припекло, — безжалостно подсказал Алмаз Григорьевич. — Точнее, намочило. Откуда эта вода, Данзан?

— Я же говорю, любопытство сильнее тебя, — довольно хмыкнул Черныш. — Помоги мне, Алмаз. Сними проклятье. Я отработаю амнистию. Ты говорил, вам нужна помощь — вот он я, готов вам помочь.

Старов смотрел на него с задумчивым прищуром.

— Всегда поражался твоей непрошибаемости, — проговорил он медленно и кивнул подошедшему Алексу. — Пеленай, Саш.

Полыхнули с двух сторон светящиеся ленты, и Черныш выставил руки в стороны, удерживая их на расстоянии.

— Ты же знаешь, что я и сейчас могу уйти! — Снова пошла носом кровь, он забулькал, сплевывая. — Никакая тюрьма меня не удержит, Алмаз. Хочешь остаток войны провести, охраняя меня?

— Зачем? — отозвался Алмаз Григорьевич с иронией. — Старый добрый стазис. Будешь после войны стоять у меня в обсерватории с этим самым перекошенным лицом, дружище.

— Ты выиграй сначала войну, — зло сплюнул Черныш. — А я ведь помог тогда вам! — Он с натугой разводил руки, и ленты, вьющиеся вокруг, то вспыхивали, сгорая, то вырастали заново, закручиваясь с новой силой. — В долине! Если бы не помог, фон Съедентент с Лыськовой давно были бы впечены в лаву. Тоже вру, скажешь?

— А ты забыл, почему мы там оказались? — Алмаз тряхнул кистью: в Черныша полетел стазис, и отступник отмахнулся, на мгновение потеряв концентрацию, захрипел, спеленатый лентами, а затем прошептал что-то, отчего они вспыхнули.

— Мне это надоело, — процедил он, перемещаясь в сторону от Таранов, летящих с двух сторон: от их столкновения магов чуть не сбило с ног силовой волной. — Спрашиваю еще раз и ухожу: поможешь мне, Алмаз? Или готов ради своего тщеславия оставить вашу армию без моей силы?

— Как-то до сих пор без тебя справлялись, — не впечатлился Алмаз Григорьевич. Посмотрел за спину Чернышу: Свидерский поднял руку, привлекая внимание, как на уроке. — Что, Саша? Ты ему веришь?

— Нет, — проговорил Александр неохотно, и Данзан Оюнович с нарочитым упреком покачал головой. — Но если он поможет защитить моих ребят, которых мы поведем на убой, Алмаз Григорьевич… пусть клятву кровную даст, такую, что нынешнее проклятье при нарушении покажется ему мечтой. Клятву, что не навредит никому из нашей армии. Нам с вами к порталу идти. Его резерв не помешает.

— Вот, слушай ученика, старый хрыч, — с некоторым облегчением посоветовал Черныш. Покосился на зашевелившегося человека неподалеку и добавил: — И крайне рекомендую прямо сейчас перенести лорда Макроута в какой-нибудь монастырь Триединого. Мы для него как три главных блюда, и если он нас отведает, то все стычки с иномирянами покажутся легкой разминкой. Будет жаль, если Брин спас его зря.

— Сначала клятва. — Свидерский двинул рукой, и темного, приподнявшегося на локтях и надрывно закашлявшего, накрыло стазисом. — Мне еще убеждать командующего армией, министерство обороны и лично ее величество в том, что вы, Данзан Оюнович, безопаснее и полезнее здесь, а не в подвалах Зеленого крыла, начальник которого был бы счастлив вас там видеть. И мне хочется быть уверенным, что я не совершаю ошибку и вы не ударите нам в спину.

Черныш с высокомерным видом сложил руки на груди.

— Он бы ударил, — Алмаз Григорьевич, щурясь, постучал посохом по грязи. — Но я знаю, как убедить его это не делать.

К краю щита подошел командир подразделения, и Александр направился к нему, бросив собеседникам:

— Секунду, нужно объяснить, что происходит.