По завершению ее лекции, встал с места Яков Хазан и высоко оценил ее выступлении, как и другие товарищи. Только Шик раскритиковал ее в пух и прах, да еще с откровенной ехидцей, мол, сказанное ею вовсе не оригинально. У него нет сомнения, что она скопировала все это из какой-то книги. Она сбежала домой. Вслед за ней явился и Шик в сопровождении Рахели Каценштейн, которая на симпозиуме сделала “открытие”, сказав, что культура, это, к примеру, умение играть на фортепьяно.
“Рахель коснулась самой сути дела”, – разглагольствовал Шик. Наоми сбежала во двор под аккомпанемент его уничтожающей критики: “А твое выступление даже не затронуло сути! Бери пример с этой по-настоящему культурной и мудрой женщины”.
Взгляд Израиля успокаивает ее, обида рассеивается. Она говорит:
“Члены кибуца – атеисты, а я верю в Бога”. Израиль улыбается. Она же торопится добавить, что верит не в Бога, восседающего в небе на престоле, а в Десять божественных заповедей, которые учат человека тому, что можно и чего нельзя. Израиль тоже верит в эти заповеди.
“Члены Движения сотворили нового бога. Их бог – Маркс”. Мысли ее текут свободно, пока Израиль не говорит, что мысли эти слишком поверхностны. “Превратили Маркса во всезнающее божество, говорят, что в истории человечества еще не было такого гения, как Маркс. Он всегда прав, и даже на йоту нельзя сомневаться в его учении”. Высказавшись, она чувствует облегчение. Израиль анализирует ее выступление. По его мнению, члены кибуца вообще не понимают Маркса. Они относятся к символам буквально, словно за ними ничего значительного не стоит. Они цепляются за третьестепенные объекты, строя на них грандиозную абстрактную идею.
“Я вообще не принимаю марксистскую терминологию”, – говорит она и признается в полном провале своей попытки создать марксистский кружок по просьбе Моше Шамира, будущего классика ивритской литературы, и Реувена Вайса. Участники кружка, во главе с Моше Шамиром, разнесли в пух и прах ее интерпретации учения Маркса и Энгельса, главным образом, из-за антирелигиозного направления их теории. Не помогло ей, что она, все же, сказала, что поддерживает Маркса и Энгельса в их борьбе против империализма, эксплуатирующего рабочий класс “Я марксист иного класса. У меня свой путь к марксизму. Я не люблю Маркса, когда он пишет о диктатуре пролетариата. Я люблю его как философа – младогегельянца”, – говорит Израиль. – “Никто не может конкурировать с анализом Маркса и Энгельса девятнадцатого века. Но мне неприятен Маркс, который жил на иждивении Энгельса. И еще. Миллионы воспитываются на учении Маркса, только не его дети. Они не продолжили линию отца, пошли иным путём”.
“Гегель устарел, Наоми. И, все же, несмотря на то, что он не сумел приноровиться к новому этапу социал-демократии, рекомендую тебе прочесть его философские труды”.
“Сейчас социал-демократическая партия уменьшилась”
“Но она расширится и окрепнет. Ей предназначена великая роль в будущей мировой политике. Она овладеет рабочими массами, я в это верю”.
Наоми ощущает себя птичкой, расправляющей крылья. Личность, играющая столь значительную роль в Движении кибуцев, открывает ей клетку, поддерживая ее свободное стремление к полету.
“Слишком большую роль идеология советской России играет в движении “Ашомер Ацаир”. Эти “молодогвардейцы” могут увести все движение в опасные дебри”.
“Россия обязана, – говорит Наоми, – ввести свою идеологию в приемлемые рамки реальности, которые, естественно, меняются. Иначе она просто распадется”.
Израиль не реагирует на это замечание.
Белый веер в небе разворачивается в их сторону. Оба со сдержанным волнением наблюдают за полетом над Издреельской долиной стаи аистов, вероятно, собирающейся в дальний перелет.
“Мы должны бдительно следить за развитием и изменениями марксизма”, – задумчиво продолжает мужчина прерванный разговор, – “и приспособить его к жизни в Израиле”. Наоми невольно вспоминает отчий дом. Тихим голосом он говорит о глубоких разногласиях с руководителем Движения кибуцев Меиром Яари, по мнению которого современное быстрое развитие Коминтерна, поддерживающего коммунистические партии во всем мире, приведет к консолидации всемирного рабочего класса.
“Я не верю в диктатуру пролетариата”, – Израиль повышает голос, – “империалистический подход марксизма и методы, применяемые коммунистической партией, приведут человечество к катастрофе”. Он решительно отвергает Коминтерн за его агрессивность и действия, лишенные всякой сдержанности. На съезде Движения он резко высказался против разрушительной теории Ленина, подчеркнув, что совесть не позволяет ему сотрудничать с агрессивным израильским Коминтерном. Он стремится к развитию рабочего движения, как движения гуманистического.
Более часа они обсуждают эти темы. Израиль, в основном, сосредоточился на спорах с Меиром Яари, который выступает за единое общество как необходимое условие для достижения идеала. Лидер не проявляет необходимой сдержанности. Когда он обвинил кибуцников Эйн-Харод, что они отходят от генеральной линии Движения, ибо в кибуце существуют разные мировоззрения, Израиль мгновенно встал на их защиту. Он привел множество примеров стагнации и предупредил, что семена разрушения существуют в любом подобном обществе.
Он продолжает свои размышления вслух. Перед ней истинный первопроходец, каким она в детстве его себе представляла из слов тети Ривки Брин, приехавшей с детьми из страны Обетованной. Она говорила, что у нее есть родина и есть свой язык. Размышления Израиля все более удивляют Наоми своей необычностью и оригинальностью. Первым делом, он подвергает критике марксизм в его различных проявлениях в реальной жизни. У него вызывает отвращение культ личности Ленина и Сталина, попахивающий откровенным идолопоклонством. И этим диктаторам поклоняются в большинстве кибуцев. Его раздражает фальшью завершение всех собраний хоровым пением “Интернационала”. Никогда он не будет петь – “Весь мир насилья мы разрушим до основанья… и “Мы в бой пойдем за власть советов…”
Да, он прибыл в кибуц в долине, чтобы преподавать детям. Но, по прошествии времени, его захватила идея, лежащая в основе кибуцев. Он думал, что мирно уживется с системой образования детей в кибуцах, несмотря на его стремление к индивидуализму. Он поверил в иллюзию, что сможет повлиять на воспитание детей. Но его антикоммунистическое мировоззрение, отрицающее Сталина, с его жестокостью и ГУЛАГом, привело к тому, что путь его в Движении не был усыпан розами. Как педагог, отдавший много сил и времени образованию, он вникал в каждую мысль, исследуя её со всех сторон. Он, либерал, пытался передать ученикам богатство и разнообразие точек зрения, развивать в них критичное отношение к миру, самостоятельность мышления при оценке точек зрения – приемлемых и неприемлемых, интеллектуальную честность, умение самим разобраться в различных мировоззрениях. Короче, передать всё то, чему он следовал сам. А от него требовали обучать их тому, что органически было ему враждебно и ненавистно.
В кибуц он прибыл с тем интеллектуальным багажом, который обрел в нормальной еврейской школе в Польше. В Издреельской долине он преподавал общеобразовательные предметы, а также иврит, и ТАНАХ, математику, природоведение, географию и историю еврейского народа. Его педагогические принципы, свободное отношение к материалу, восстановили против него марксистское окружение. Обвиняли его в том, что он много времени уделяет периоду Второго Храма, истории испанских евреев и еврейской поэзии за счёт уроков марксизма и дисциплин, связанных с различными специальностями. Ученики его обожали за обширность знаний и умение ими увлекать. Скрепя сердце, он обучал по нелюбимой им программе детей кибуцев Бет Альфа и Хефци-Ба. Но не мог смириться с тем, что видел вокруг.