– Капитан… – Келси вспомнились лица Карлин и Барти, стоящих в дверях коттеджа, и их чудовищный напускной оптимизм. – Надеюсь скоро увидеть вас у своего трона.
Кэрролл покачал головой.
– Госпожа, я точно знаю, что моя смерть настигнет меня в этом путешествии. Но я буду счастлив знать, что вы сядете на этот трон.
Он вскочил на своего коня. Лицо его выражало пугающую и безнадежную решимость. Булава протянул ему руку, и Кэрролл пожал ее.
– Береги ее, Лазарь.
Он подстегнул коня, пустив его рысью, и скрылся в лесу.
Келси и Булава остались одни. Изо рта их лошадей валил пар, и Келси снова ощутила, насколько холодный выдался день. Она взяла серый плащ Пэна, нащупала нагрудный карман и спрятала туда кулон Карлин, прежде чем надеть его на себя. Поляна, где был разбит их лагерь, вдруг показалась ей совершенно пустой – вокруг не осталось ничего, кроме опавших листьев и голых ветвей деревьев.
– Куда ехать? – спросила она у Булавы.
– Через ту прогалину, налево. – Он помог ей оседлать гнедого жеребца, Пэна, который был на целый фут выше ее кобылы. Даже с помощью Булавы Келси с трудом удалось поднять в седло вес собственного тела и доспехов стражника.
– Поезжайте на север пару сотен футов, а потом сверните на восток и езжайте по кругу, пока не возьмете курс строго на юг. Вам меня будет не видно, но я буду держаться неподалеку.
Почувствовав, насколько огромен ее конь, Келси призналась:
– Я не очень-то хорошо езжу верхом, Лазарь. И я никогда не ездила быстро.
– Рэйк – один из самых смирных жеребцов в нашей конюшне. Ослабьте поводья, и он не станет пытаться вас сбросить, хоть и не привык к вам. – Он резко дернул головой, устремив взгляд куда-то вверх. – Поезжайте, госпожа. Они приближаются.
Келси замешкалась.
– Да боже ж мой. – Булава шлепнул коня по крупу, и тот рванул вперед так резко, что Келси едва не выпустила из рук поводья. Позади нее раздался крик. – Это вам не куколки и платья, госпожа! Забудьте все эти женские штучки.
И вот она уже умчалась в лес.
Это была жуткая поездка. И все же Келси всю оставшуюся жизнь жалела, что не запомнила ее как следует. Она повела коня по широкому кругу, как велел Булава, всем своим существом желая приблизить момент, когда можно будет ехать по прямой и прибавить скорость. Когда ей показалось, что круг достаточно широк, она взяла путь на юг, сверяясь со мхом на камнях, и серый плащ королевского стражника развевался у нее за спиной. Некоторое время доспехи давили на нее своей тяжестью, сотрясая все ее тело при каждом ударе конских копыт, но довольно скоро она заметила, что уже не чувствует их веса. Она не чувствовала ничего, кроме ветра и скорости – чистой, бешеной скорости, на которую стареющий жеребец Барти был просто не способен. Лес проносился мимо, и деревья оказывались то совсем далеко, то настолько близко, что ветки хлестали по ее закованному в броню телу. В ушах ее свистел ледяной ветер, а на языке чувствовался терпкий вкус адреналина.
Булавы нигде не было видно, но Келси знала, что он где-то рядом. Его последние слова то и дело вспоминались ей, каждый раз заставляя морщиться. Ей казалось, что на всем протяжении пути она держалась очень смело и решительно. Она позволила себе увериться, что произвела на стражников хорошее впечатление. Возвращаясь к словам Булавы, она крепче сжимала ногами бока коня, заставляя его ускорить ход.
После часа стремительной скачки деревья наконец расступились, и Келси вдруг оказалась в чистом поле. Со всех сторон, насколько хватало глаз, простирались ухоженные сельскохозяйственные угодья, усеянные крестьянскими домиками и немногочисленными замками местной знати. Пологая местность тянулась до самого горизонта, и Келси удручало ее однообразие. Деревьев было мало, да и те были столь чахлыми, что едва давали тень. Девушка продолжала скакать вперед, пересекая поля только там, где не было проторенной дороги. На пути ей попадалось много фермеров. Некоторые разгибались, оглядываясь на нее, или приветливо махали, когда она проносилась мимо. Но большинство вовсе не обращали на нее внимания, сосредоточившись на своей работе. Сельское хозяйство лежало в основе экономики Тирлинга. Крестьяне обрабатывали поля в обмен на право занимать участок господской земли, но вся прибыль доставалась знати, за вычетом налогов, шедших в казну. Вот он, весь ужас крепостничества. Карлин без устали критиковала этот строй. Человечество однажды уже ступало на этот путь экономического неравенства во времена до Переселения и едва не погубило само себя.