Выходит, так. Как бы то ни было, но наша задача выполнена. Точнее — почти выполнена.

Рассказов? — спросил Бешеный.

Да, Рассказов, — согласился Константин Иванович. — Но дело не в нем. Аркадий Сергеевич по–прежнему бодр и весел, по–прежнему пребывает в Ялте, контактируя с единственными оставшимися на свободе лидерами сабуровских — Василием Фалалеевым, по кличке Кактус, и Николаем Артемьевым, по кличке Шмаль. Разумеется, ему уже многое известно. А теперь — слушай внимательно. — Голос Богомолова окреп, и Говорков понял: сейчас генерал скажет, что надо делать. — Так вот: руоповцы, которые также участвовали в этой акции, в запарке упустили одну важную деталь. Когда крах сабуровской мафиозной структуры сделался очевидным для всех, когда их банковские счета стали повсеместно арестовывать, Фалалеев, чтобы спасти хоть часть средств, отправил своих бандитов в Москву. Шантажом и запугиванием им удалось выкачать из некоторых подшефных бизнесменов довольно значительную сумму — где‑то от двадцати пяти до тридцати двух миллионов долларов… И представляешь, наличными. Теперь эти деньги у Кактуса. Я понимаю, они не идут ни в какое сравнение с баснословными суммами, бывшими в распоряжении группировки еще несколько недель назад, но и с такими деньгами Кактус может создать нам немало проблем.

Хотите сказать, что деньги в руках бандита — оружие не менее страшное, чем автомат? — спросил Говорков.

Рад, что ты понимаешь меня с полуслова, — кивнул генерал, — к тому же Василий Фалалеев по–прежнему контактирует с Рассказовым. А потому ставлю задачу — физически ликвидировать этого типа.

Рассказова? — кулаки Савелия непроизвольно сжались, да так сильно, что костяшки пальцев побелели и хрустнули.

Нет, Кактуса. При всех своих замечательных достоинствах «мистер Морозофф» ничего не стоит без связей в российских мафиозных кругах. Вокруг Рассказова следует создать вакуум: лишить его окружения, отсечь контактеров. Извини, Савелий, но я повторюсь: не станет Кактуса — Рассказов лишится партнеров–посредников и перестанет быть опасным. Пусть вкладывает капиталы во что‑нибудь увеселительное. Типа Диснейленда. — Богомолов хитро ухмыльнулся. — Но к стратегически важным объектам страны его нельзя подпускать даже на пушечный выстрел.

Когда я должен лететь в Ялту? — спросил Говорков, предвкушая встречу с Вероникой после долгой томительной разлуки.

Сегодня. — Заметив, что Савелий уже поднимается из‑за стола, Константин Иванович слегка придержал его: — Обожди минутку. Тебе следует постоянно быть в курсе его планов. Надеюсь, ты не забыл о подслушивающих жучках, установленных в гостинице в апартаментах Рассказова? Очень полезная техника.

Боюсь, там подсели элементы питания, — Бешеный то и дело поглядывал на дверь — ему не терпелось отправиться в Крым прямо сейчас, сию минуту, — но у меня там есть человек, который поможет, если возникнет необходимость с прослушиванием Рассказова.

Вот и прекрасно. Держи меня в курсе. Ну — всего тебе хорошего. А главное — успехов!

Уже у двери кабинета они крепко, по–мужски обнялись, и Богомолов, мягко улыбнувшись, произнес на прощание:

Веронике передай привет и низкий поклон от меня. И пусть не очень сердится, что я испортил вам отдых в Крыму!

Прежде чем отправиться в аэропорт, Савелий позвонил Веронике и сообщил, что вылетает. Девушка так обрадовалась, что только и повторяла одну–единственную фразу:

«Я люблю тебя, милый… Я люблю тебя, милый…»

Когда же пришла в себя, то безапелляционным тоном заявила, что будет встречать его у самолета.

Трудно сказать, каких усилий ей это стоило, но когда Савелий появился на трапе, первое, что он увидел, были сияющие счастьем глаза Вероники. Она взбегала по ступенькам навстречу Савелию, бесцеремонно расталкивая спускавшихся пассажиров.

Над Большой Ялтой лазурилось весеннее небо — высокое, чистое, светлое. Массандровский парк уже проснулся от зимней спячки — аромат распустившихся цветов немного кружил голову, свежий морской бриз бодрил, шуршали под ногами прошлогодние листья, и от всего этого на душе делалось спокойно и светло.

Савелий и Вероника неспешно прошлись аллейкой, щедро усыпанной красноватым песком, свернули в сторону и, обогнув бамбуковую рощицу, очутились на небольшой площадке. Темно–зеленые шапки пиний, молодые листочки канадского клена над головой, свежесть цветущей глицинии, а вокруг ни души. Влюбленные сели рядышком на гнутую парковую скамейку.

Ой, смотри, будто про нас! — воскликнула девушка, указывая на извечные буквы, вырезанные на скамейке перочинным ножиком: «В + С = Любовь».