Еще одной проблемой была серия статей, опубликованных 17 декабря в различных американских газетах. Материалы написал Ньюболд Нойес, муж троюродной сестры Уоллис. Нойес, на тот момент совладелец «Вашингтон Ивнинг Стар», крупнейшей ежедневной столичной газеты, предложил написать несколько статей в поддержку пары. В ноябре прошедшего года он приехал в Великобританию, где ему предоставили офис в Букингемском дворце, и на основе трехчасовых интервью набросал около 14 000 слов. Но теперь статьи пришлись не по вкусу самим героям.
Уоллис объявила, что не приглашала автора в Великобританию, они не были знакомы и она не одобрила статьи. Весь следующий год стороны обменивались замечаниями о достоверности материалов, и Уоллис попыталась подать в суд на Нойеса. Адвокатом должен был выступить Арман Грегуар, который представлял интересы ее бывшего мужа Эрнеста Симпсона во Франции. Выбор оказался неудачным.
Грегуар, чью внешность отличал полученный в дуэли шрам на левой щеке, также был адвокатом важных должностных лиц Гитлера: министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа, заместителя фюрера Рудольфа Гесса, главнокомандующего люфтваффе Германа Геринга. Грегуар также представлял в Париже сэра Освальда Мосли, где тот отвечал за распределение средств, выделенных Муссолини Британскому союзу фашистов. Арман был основателем и руководителем фанатичного движения франкистов Марселя Букара, одной из ведущих фашистских ячеек во Франции. Под псевдонимом Грег Ле Франк адвокат публиковал прогитлеровские статьи в «Ле Франсист», официальном журнале движения. Согласно отчету французской газеты «Сюрте» за 1934 год, он был «одним из самых опасных нацистских шпионов»[32].
Тот факт, что именно Грегуара Уоллис назначила своим адвокатом, еще больше упрочил опасения в официальных кругах. Уже 18 декабря, через неделю после отречения, дипломат Орм Сарджент составил докладную записку о связи герцога с Риббентропом. Сарджент отметил, что Гитлер был «очень огорчен тем, как пошли дела в стране, поскольку король пришелся фюреру по душе, понимал его принципы и был готов внедрить их в свою вотчину»[33].
У герцога по-прежнему было вспыльчивое, угрюмое, скучающее и подавленное настроение. Китти Ротшильд изо всех сил старалась его развлечь, устроив музыкальное шоу в канун Рождества с приглашенными артистами из Парижа, но герцог не удосужился присутствовать. На следующее утро Китти положила подарок – набор сапфировых запонок от Картье – на тарелку для завтрака. Подарок застал Эдуарда врасплох, но он тоже пообещал ей кое-что. Позже в тот же день герцог «подарил Китти свою фотографию с автографом»[34]. Тем временем Уоллис провела Рождество на вилле Мореск в гостях у Сомерсета Моэма со своей подругой, дизайнером интерьеров Сибил Коулфакс.
Прибытие в замок Энзесфельд старого друга Эдуарда «Фрути» Меткалфа помогло исправить ситуацию. Меткалф был на три года моложе герцога: высокий, красивый кавалерийский офицер, получивший Военный крест во время Первой мировой войны. Двое мужчин встретились во время турне Виндзора по Индии в 1922 году. Эдуард быстро назначил Меткалфа адъютантом – принца привлек оптимизм ирландца, добродушие, преданность, умение разбираться в лошадях и личная дружба со многими махараджами.
Герцогу требовалось время, чтобы свыкнуться с новой ситуацией. Валлийская гвардия не хотела видеть его своим главнокомандующим, а Эдуард также перестал быть членом Тайного совета. Но были и компенсации: приглашения открыть колонию нудистов Зорин-Спрингс и стать мэром Чиппева-Фолс в Висконсине. А театр «Орфеум» в Лос-Анджелесе предложил Эдуарду и его «прекрасной леди» миллион долларов и особняк в Голливуде за участие в съемках «потрясающего исторического фильма»[35].
Герцог продолжал названивать новому королю в любое время суток, но сам отвечал не всегда. «Сегодня вечером за ужином ему сказали, что король желает поговорить с ним по телефону. Эдуард заявил, что не может ответить на звонок, но попросил соединить его в 22 часа», – написал Джон Меткалф своей жене Александре 22 января. «В ответ его величество заявил о своем выступлении завтра в 6:45 утра, поэтому он не может говорить в другое время. Было жалко видеть лицо Эдуарда. Он не мог в это поверить! Герцог так привык, чтобы все делалось по его желанию. Боюсь, у него будет еще много подобных потрясений»[36]. В конце концов Георг VI велел коммутатору Букингемского дворца вообще не звонить брату.
Эти телефонные звонки, которые прослушивались немцами, нужны были Эдуарду не только для того чтобы уладить собственные дела – его имущество было перевезено из форта Бельведер во Фрогмор. Герцог хотел договориться о финансовом урегулировании и добиться признания Уоллис семьей.
Берти сочувствовал брату, но его мать королева Мария была непреклонна – ничто не должно создавать впечатления, будто королевская семья приняла эти отношения. Такую точку зрения разделяли новая королева и большинство придворных. Когда лорд Квинборо спросил Елизавету, сможет ли герцог вернуться в Британию, она якобы ответила: «Не раньше, чем на мои похороны»[37].
Результатом стало охлаждение отношений между братьями и неприязнь, которая сохранилась на протяжении всей жизни герцога. Он был шокирован тем, что у младшего брата не было времени на долгие и частые телефонные звонки, но настоящий разрыв произошел из-за финансовых вопросов.
При отречении было решено, что герцог будет получать 25 000 фунтов стерлингов в год – ежегодную ренту, традиционно выплачиваемую младшему брату монарха либо из Цивильного листа, либо, если парламент не даст добро, лично от брата. Быстро выяснилось, что бывший король оказался намного богаче, чем утверждал или предполагал. Он сказал своему брату, что у него есть чуть меньше 100 000 фунтов стерлингов. Хотя на самом деле у него было около 800 000 фунтов стерлингов на депозите за границей, большая часть которых контролировалась миссис Симпсон; и еще 80 000 фунтов стерлингов вскоре должны были быть выплачены из Цивильного листа и от герцогств Корнуолла и Ланкастера[38].
Герцог счел, что его личное богатство не имеет отношения к компенсации за отказ от королевских владений Балморал и Сандрингем, повторив, что он недостаточно обеспечен, «учитывая положение, в котором я ныне пребываю, и жертвы, которые я принес»[39]. Переговоры по этому вопросу должны были продолжаться в течение следующего после отречения года.
Несколько недель спустя к Эдуарду прибыл его старый друг Уолтер Монктон, чтобы попытаться договориться о финансах после того, как Виндзор якобы пригрозил не продавать Балморал и Сандрингем, заявив, что «синдикат спортсменов Седьмой авеню» в Нью-Йорке готов платить за аренду имущества сумму достаточную для того, чтобы не поднимать вопрос о продаже[40].
Фиктивная продажа Сандрингема, Йорк-коттеджа, Балморала, Биркхолла и их содержимого обошлась в 256 000 фунтов стерлингов, которые, будучи вложенными в целевой фонд, приносили доход в размере 5000 фунтов стерлингов в год. Вместо того чтобы открывать ящик Пандоры, добиваясь выделения средств через Цивильный лист, Георг VI согласился добавить к этой сумме еще 20 000 фунтов стерлингов. Взамен Виндзор условился выплачивать бывшим сотрудникам пенсии в размере 5000 фунтов стерлингов в год[41].
«Конечно, он каждый день по нескольку часов названивает в Канны», – написал Фрути своей жене 24 января. И добавил:
«Мне кажется, что эти разговоры проходят не очень хорошо… Она, похоже, всегда придирается к нему или жалуется на что-то, чего, по ее мнению, он не сделал и не должен был делать… Все, ради чего он живет, – это воссоединение с ней 27 апреля[42]. Когда мы возвращаемся каждый вечер после катания на лыжах, Эдуард говорит: «Еще один день почти подошел к концу». Это очень трогательно. Никогда я не видел человека, так безумно влюбленного…»[43]
Проблемы продолжались, о чем говорилось в ежедневных письмах Меткалфа своей жене. «Уоллис каждый день звонит ему по телефону. Кажется, герцог всегда оправдывается за то или иное», – написал Фрути 27 января. «Мне так жаль его, никогда у него не получается угодить ей»[44].
«Вечера в последнее время были ужасными», – написал он жене неделю спустя:
«Он и не думает ложиться спать раньше 3 часов ночи, а теперь начал играть на аккордеоне и волынке. Прошлой ночью они чуть не поссорились по телефону. Уоллис якобы прочитала о его романе с Китти! Это звучит чертовски забавно, но могу сказать тебе, что прошлой ночью это была совсем не шутка. Эдуард пришел в ужасное состояние. Их беседа длилась почти два часа»[45].