Было семь тридцать утра, суббота, декабрь. В пятницу конгресс не работал.

Уилл перебежал в Рассел-Билдинг, ощущая давление хмурого, облачного неба. Шее и лицу было холодно. Он расписался у стола внутренней охраны, а когда пересекал вестибюль, его шаги по мраморному полу вызвали гулкое эхо. В спешке он механически нажал у лифтов кнопку для членов конгресса, гарантирующую внеочередное обслуживание, В лифте он прислонился к стене, вдыхая слабый аромат лака и сигар. На миг он стал – вообразил себя – конгрессменом, сенатором, который, оставив толпу журналистов, фотографов и телевизионщиков за дверями лифта, взлетает в свой офис принять телефонный звонок президента, обеспокоенного событиями в какой-нибудь точке планеты. Лифт плавно замедлил ход и замер. Уилл заторопился по коридору. Странно, но дверь в офис была не заперта! Уилл прошел через приемную и основную служебную комнату с письменными столами нескольких сотрудников в свой небольшой кабинет. В Рассел-Билдинг ужасающе не хватает помещений. Уилл руководит штатом сотрудников сенатора, а работать вынужден в клетушке. Он выдвинул ящик своего стола и удивился, увидев полоску света под дверью кабинета босса, сенатора Бенджамина Карра.

Уилл, не колеблясь, встал и пошел посмотреть, в чем дело.

Сенатор был в кабинете собственной персоной. Он сидел за своим столом и удивленно смотрел на Уилла.

– Что вам здесь понадобилось, Уилл? В субботу, в такую рань? – хрипло спросил Карр, откинувшись в кресле.

– Доброе утро, сенатор, – в некоторой растерянности ответил Уилл. – Я еду в аэропорт, но кое-что здесь забыл. – Он нахмурился. – А что же вы сами? Суббота – для всех.

Сенатор, подмигнув, спросил:

– А вы уверены, что я не приезжаю сюда поработать еще и в субботу? – Лицо его стало хитреньким. – Ладно уж, примите мои объяснения. Еду к девятичасовому самолету – на нем полечу в Атланту. Джаспер уже ожидает меня в гараже.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Уилл. Он не видел босса два дня. В пятницу сенатор весь день был в госпитале Уолтера Рида.

– Чувствую себя, как японская иена, – ответил сенатор, посмеиваясь. – Сказали, что я превозмогаю припадок.

– Это точный диагноз, сэр? – спросил Уилл. – Я же все равно узнаю.

Бену Карру минуло семьдесят восемь лет, и в последнее время он выглядел утомленным.

– Черт возьми, безусловно, узнаете, – рассмеялся Карр. – В этом городе уже ничего не скроешь. Раньше какой-нибудь конгрессмен мог содержать девчонку в Джорджтауне или соблазнить жену другого конгрессмена – и газеты на этот счет не распространялись. Теперь звонят и об этом! – Он успокаивающе поднял руку. – Не волнуйтесь, всего лишь повысилось артериальное давление. Получил какие-то пилюли, они у меня с собой.

– Вы уверены, что это все?

– Это все. Сказали, что проживу еще один срок. После Рождества объявим это во всеуслышание, а то у республиканцев уже ушки на макушке. Не стоит им волноваться, не так ли?

Уилл усмехнулся:

– Нет, сэр. Давайте разочаруем их раньше.

Бен Карр положил ладони на стол и поднялся. Высокий, лысый, сутуловатый, он обошел вокруг стола.

– Я рад, – сказал он, – что вы заехали сюда нынешним утром, Уилл. Присядьтё-ка на минутку.

Уилл уселся на одном конце кожаного дивана, сенатор разместил свою долговязую фигуру на другом.