— Он скончался неожиданно в конвульсиях, — пояснил Филипп и повел священника в комнату умершего.

Осмотрев труп и убедившись, что помощь уже не нужна, патер Сайзен повернулся к Амине, которая продолжала плакать.

— Пусть текут твои слезы, дитя мое, — заговорил он. — У тебя есть к тому причины. Для благочестивого и любящего ребенка потеря отцовской ласки суровое испытание. Но не слишком упивайся своей болью, ведь у тебя есть и другие обязанности, у тебя есть супруг…

— Я помню об этом, почтенный патер, — отвечала Амина, — но я должна выплакаться, ведь я его дочь.

— Почему он одет? Разве он не ложился спать? — спросил Сайзен. — Когда он начал жаловаться на недомогание?

— Последний раз я видел его вчера вечером у меня в спальне, — отвечал Филипп, — когда он давал мне лекарство. Затем он пожелал мне спокойной ночи и ушел. Ночью его позвали к больному, но, когда моя жена стала будить его, он был уже мертв.

— Неожиданный несчастный случай, — предположил священник. — Он же старый человек, а стариков смерть иногда уносит очень быстро. Ты был около него, Филипп, когда он умирал?

— Нет, ваше преподобие, — отвечал Филипп. — Пока моя жена будила меня и я одевался, он уже покинул этот мир…

— Чтобы попасть в лучший, как я надеюсь, дети мои.

Амина вздрогнула. Священник продолжал:

— Не молился ли он, умирая? Вам же известно, что люди считали его человеком нехристианской веры и он не очень-то уважал святые каноны нашей матери-церкви.

— Бывают моменты, — отвечала Амина, — когда настоящий христианин может быть прощен, если он не был в состоянии отдать дань уважения Богу. Посмотрите, руки умершего сведены судорогой, он боролся, об этом свидетельствуют и черты его лица! И как же вы можете требовать, чтобы он в таком состоянии…

— Очень похоже, — вставил священник. — Будем надеяться на лучшее. Преклоните колени вместе со мной, дети мои, и давайте помолимся за упокой его души.

Супруги стояли на коленях, священник благоговейно молился. Когда Амина и Филипп поднимались с пола, взгляды их встретились, и они без слов поняли, что творится в их душах.

— Я пришлю могильщиков. Они позаботятся об усопшем и подготовят похороны, — сказал патер Сайзен. — И лучше не говорить, что он умер до моего прихода, ведь люди могут подумать, что он отошел в мир иной без утешения святой церкви.

Филипп кивнул согласно головой, и священник ушел.

В городке, где жил минхер Путс, старого доктора не любили. Его пренебрежение ко всем религиозным обрядам, нежелание быть достойным сыном святой церкви, подозрительность, жадность обеспечили ему немалое число врагов. Но одновременно его и уважали за врачебную деятельность. Если бы в народе узнали, что его истинная вера была мусульманская и что он, пытаясь отравить своего зятя, случайно отравился сам, ему было бы отказано в христианском обряде погребения и люди стали бы презирать его дочь. Но священник Сайзен, когда его спрашивали, отвечал мягким голосом: «Он умер с миром!» — и все решили, что минхер Путс умер настоящим христианином.

Старого доктора похоронили как полагается, все прошло мирно и спокойно. Это, однако, не принесло Филиппу и Амине полного успокоения.

После похорон Амина и Филипп осмотрели кабинет доктора. Ключ от железного ящика они нашли в кармане докторской куртки, но Филипп не очень-то рассчитывал найти в заветном ящике старика что-либо интересное.

В комнате находилась масса разных пузырьков и коробочек с лекарствами, которые супруги при осмотре либо отставляли в сторону, либо, если их назначение было известно Амине, уносили в кладовку. В ящичках письменного стола находились разные бумаги, написанные по-арабски, видимо, рецепты. Попадались и всякие коробочки и капсулы. В одной из коробочек супруги обнаружили порошок, похожий на тот, который Амина получила от отца как лекарство для Филиппа. Находившиеся в столе вещи указывали на то, что старый доктор тайно занимался алхимией — в те времена этим занимались многие. Все, что имело к ней отношение, Аминой и Филиппом было предано огню. При этом Амина заметила: