— А разве я не хотел только что выкрасть ее снова? А? Разве не так? Кхе, кхе, кхе!

— Да, так. Но теперь я убежден, — отвечал Филипп, — что вы такой же несчастный, как и я, и тоже следуете за своей судьбой, как я должен следовать за своей. Почему ваша судьба переплелась с моей, я не знаю, но совершенно очевидно, что моя удача зависит от того, сохраню ли я реликвию, в то время как вы должны стремиться выкрасть ее у меня. Мы оба являемся лишь орудиями в руках провидения, но вы предназначены мешать мне выполнить мой долг перед отцом, и поэтому являетесь моим заклятым врагом. Однако, Шрифтен, я не забыл и никогда не забуду, что вы были приветливы с моей бедной женой, что вы заранее предсказали ее печальную судьбу, хотя она и не прислушалась к вашему доброму совету. Значит, вы никогда не были врагом Амины, хотя должны были оставаться моим. И хотя вы мой враг, я прощаю вас ради Амины и никогда не причиню вам зла!

— Так вы прощаете своего врага, Вандердекен? Я действительно ваш враг, должен вам сознаться! — подтвердил Шрифтен, задрожав всем телом.

— Я прощаю вас и делаю это от всего сердца! — отвечал Филипп.

— Тогда вы победили меня и достигли своей цели! Я признаюсь вам, наконец, кто я. Послушайте меня. Когда ваш отец в гневе и против воли Всевышнего лишил меня жизни, ему был вынесен приговор: призраком бороздить моря до тех пор, пока его сын не освободит его. Я тоже был приговорен за свои прегрешения к блужданию, и цель моя была в том, чтобы мстить. Я остался на земле, чтобы мешать вам. Условие заключалось в том, чтобы вы никогда не достигли своей цели, пока мы остаемся врагами, а вашим другом я должен был стать лишь в случае, если бы вами был выполнен завет христианства и вы простили бы меня от всего сердца. Филипп Вандердекен! Вы простили своего врага, и наши судьбы определились!

Когда Шрифтен говорил, Филипп, не отрываясь, смотрел на него. Затем лоцман протянул ему руку, и Филипп пожал ее. В следующее мгновение ему показалось, будто рука прошла сквозь туман, и фигура Шрифтена растворилась в красноватом тумане, который по-прежнему окутывал море и небо. Филипп остался в лодке один.

— Боже милосердный! Благодарю тебя за то, что исполнение моей миссии близится к концу и я увижу свою Амину! — промолвил Филипп.

Лодку прибило к носовой части корабля-призрака, и вскоре Филипп стоял на палубе, где его тут же окружили матросы.

— Где ваш капитан? — закричал Филипп. — Где он? Я должен поговорить с ним. Передайте ему, что с ним хочет поговорить его сын!

Матросы рассмеялись.

— Его сын? Его отец, хотите вы сказать! — возразил младший рулевой.

— Его сын, — повторил Филипп. — Не обращайте внимания на мои седые волосы.

— Ну что ж, минхер, вон он подходит к нам!

— Что случилось? — спросил капитан корабля-призрака.

— Мне кажется, что вы не узнаете меня? — обратился к нему Филипп. — Да разве это возможно, если вы видели меня в последний раз, когда мне было три года? Но вы, конечно, помните о письме, которое вы передали своей жене?

— Так кто же ты такой? — воскликнул капитан.

— Для вас время остановилось, но для тех, кто живет на земле, оно никогда не останавливается. И хотя вы сами выглядите очень молодо, во мне, в этом старце, вы нашли своего сына Филиппа Вандердекена, который страстно желал исполнить свой долг и который теперь, прожив жизнь, полную опасностей и невзгод, мало кем испытанных, вручает вам святую реликвию, которую вы должны поцеловать.

Филипп снял с груди реликвию и протянул ее отцу. Словно луч света блеснул в душе его отца, он сложил, будто в молитве, руки, опустился на колени и заплакал.

— Мой сын! Мой сын! — воскликнул он и бросился затем в объятия Филиппа. — Мои глаза раскрылись. Лишь всемогущий знает, как долго они были слепы! Давай помолимся и дай мне реликвию!

Последний раз Филипп держал в руках драгоценность и передал ее отцу. Устремив взор на небо, капитан корабля поцеловал реликвию, и в тот же миг реи и мачты корабля-призрака рассыпались в прах. Когда же губы Вандердекена-старшего коснулись реликвии снова, вся команда корабля обратилась в пепел и скелеты. Когда же он в третий раз поцеловал реликвию, нос парусника стал медленно погружаться в пучину.