Третий вампир достаёт пистолет с глушителем, двое других тоже. Дэвид превращается в туман.
— Не заставляй меня стрелять Дэвид. Я не хочу причинять тебе вред. Я хочу всего лишь поговорить. Ты не сможешь вечно летать в этой комнате, мы оба это знаем. Дэвид, помнишь, как меня звали? Когда вы бросили меня гнить в логове инквизиторов? Ладно, Дэвид. Я не держу на вас зла. Честное-честное слово. Неужели ты не рад меня видеть?
Дэвид материализуется в дальнем конце комнаты, и в его плечо в тот же миг прилетает дротик.
— О, не волнуйся, Дэвид. Доза совсем крошечная. Ничего плохого не случится. Просто поговорим, да?
Брайс садится на стул, Дэвид падает на пол.
— Ну что, много нового узнал о своей подружке?
— Да не особо, — его тело постепенно немеет, слизистую начинает жечь.
— Знаешь, что в этой истории самое удивительное? После чего я понял, что она нужна мне? Она действительно сломала два канала. Спланировала отказ солнечной батареи, а второй ретранслятор перевела на другую орбиту и настроила на другую частоту. Ты представляешь? И ведь рука не дрогнула! Я поражён, какое отчаяние, какая преданность. И всё писала ему и писала, до самой смерти, так сказать, — Брайс встал со стула и опустился на колено возле Дэвида, который уже почти не двигался, — Как думаешь, почему она его поцеловала? Думаешь, она не знала, что может заразиться инопланетными микроорганизмами? Думаешь, она дура? Я тоже так думал, — он встал и сел снова на стул, — пока не стал читать их переписку. Всё она знала. Она выбрала умереть от его поцелуя, чем жить, так и не узнав его вкус, или как она там писала? Она действительно была готова ради него на всё. Что чувствуешь, Дэвид? — Он пнул его ногой, — Но что вдруг она нашла… в
Часть 3. Рамилия Уилсон
Глава 1. По дороге в Рейнбург
Где-то в дальнем краю парковки, среди ночной тишины, раздался приглушенный хлопок. Взмахи крыльев растворились в ночной мгле, и из-за будки охранника вышла высокая девушка с черными волосами, забранными в тугой хвост. Она открыла дверь машины, кинула свой рюкзак на соседнее сидение, завела машину и на пару мгновений закрыла глаза. Её манил запах крови спящего охранника. Живая кровь… эта кровь дает силу.
Кора ехала по автострадам Сан-Мирэль, и в голове сами собой возникали слова, которые складывались в письмо, которое по приезду домой она собиралась написать Артуру:
Впервые за пять лет в её сердце закралось новое, незнакомое чувство. Было ли это сомнением или надеждой? Надеждой на свободу от бесконечных воспоминаний о тех коротких днях, когда она была счастлива, от изнуряющих размышлений и сожалений: «А если бы я согласилась? Что бы было тогда?» Это самое ужасное, конечно. Артур ненавидел, когда она писала об этом — о том, как ей жаль. Даже в своем последнем письма не решилась еще раз сказать об этом. Написала какую-то невнятную тираду про то, как не может себя простить… При мысли об этом Кора непроизвольно сжала губы и стиснула в руках руль.
Это так странно, когда все вокруг осуждают тебя за твою любовь. Не укладывается в голове. Не укладывалось тогда, не укладывается сейчас, и никогда не уложится. Спустя какое-то время Кора решила, что именно поэтому Артур так яростно просил её больше никогда об этом не думать — потому что в конце концов она могла бы действительно найти какую-то причину, почему люди так осуждали её, и встать на их сторону, и тогда бы он точно потерял её. Но ей самой легче от этого не становилось. Вообще ни от чего не становилось легче. И вот сейчас, только сейчас…
На границе Рейнбурга Кора сбавила скорость. Рейнбург — это город неподалёку от Пустыни, в котором жила Рема. Такие города принято называть наукоградами: два продуктовых, один парк, и местные жители — все те, кто не связан с торговлей, — все до одного работают в Научном Центре. Это значит, что в парке, в какой-нибудь пятничный или субботний вечер, можно видеть, как люди играют в шахматы, а на соседней лавочке, кто-то спит в своей рвоте, и этот кто-то вполне мог оказаться с равной вероятностью как нерадивым разнорабочим, так и научным сотрудником Центра, и разбираться ни у кого желания не было, ведь в случае если это всё же окажется человек из Пустыни, придётся выслушивать его занудные бредни о великих но недооцененных теориях, или о странных материях, которые он увидел в состоянии измененного сознания, которые ведут его на путь решения его задачи, и о которых он, к сожалению (или к счастью) забудет, когда протрезвеет.
Кора припарковалась у дома, соседнего с домом Ремы, за поворотом, чтобы не привлекать внимания. У Ремы был небольшой дом с участком, ограждённым невысоким белым кованым забором с орнаментом. Ворота бесшумно отворились, и Кора на мгновение ощутила себя в теле Ремы: она представила, как всегда радостная рыжеволосая женщина в юбке изумрудного цвета и белом пиджаке возвращается вечером после работы домой, где её встречает пышный сад, который она развела у входа. Наверняка все соседи любили Рему. Просто за то, что всё вокруг неё, как и она сама, было таким красивым, нежным и женственным.
Кора поднялась на веранду и ключом открыла дверь, а затем заперла её изнутри. В широкой гостиной, объединенной с кухней, было темно. Справа от двери стояла стойка с обувью и одеждой, а слева — тумба с зеркалом, уставленная косметикой и парфюмом. Противоположную от входа стену, почти всю, занимал стеллаж с книгами. Напротив стеллажа стоял небольшой журнальный столик и широкий кожаный диван. За спинкой дивана стоял шахматный стол. Правда, судя по тому, что на нем стояла чашка из-под кофе и блюдце с недоеденным пирогом, стол использовался как обеденный. Кухня располагалась справа от входа и была отделена от основного пространства барной стойкой. Слева от входа были две двери, ведущие в другие комнаты.
На стойке с обувью пустовало место красных туфель, которые так любила надевать Рема. Не было и её лёгкого пальто, рабочей сумки и зонтика. Рема ушла и не вернулась. Кора проверила ящики тумбы: ножницы, сигареты, принадлежности для чистки обуви. Странно, Рема вроде не курит.