— Вы никакая не старая, миссис Норман! Если бы моя мама была такой активной и бодрой, как вы! — подбодрила ее Клара.

Миссис Норман, довольная, засияла.

Киллиан снова попытался подойти ближе к Кларе, но момент был упущен. В присутствии других соседей он еще больше старался соблюдать приличия, как будто кто-то мог заподозрить, что спал он рядом с ней. Девушка продолжала одеваться и болтать с миссис Норман:

— А почему вы так рано выходите, в самый сильный холод? Днем все-таки потеплее…

Киллиан улыбнулся, заметив совпадение вопроса Клары со своим. Он подумал, что связь между ними постепенно становится крепче.

А миссис Норман уже произносила отрепетированный ответ:

— Детка, скажу тебе по секрету: бедняжка Арета, когда просыпается утром, не может долго терпеть. Не знаю, как тебе объяснить… это у нас возрастное.

Клара инстинктивно посмотрела на запястье, но часов не было. Она взглянула на часы Киллиана:

— Уже без двадцати девять? — Она не стала дожидаться ответа. — Меня же убьют на работе!

Она направилась к двери, на ходу застегивая пальто и прощаясь. Прежде чем выйти, Клара обернулась:

— Знаешь, Киллиан… — На секунду консьерж испугался, что сейчас она скажет что-то, что он не хотел бы услышать. Но это было не так. — У меня засорилась раковина на кухне. Можешь посмотреть?

— Обязательно зайду сегодня днем, — успокоил Киллиан.

— Спасибо тебе большое! Хорошего вам дня, миссис Норман!

И Клара нырнула в зиму. Она не заметила, что забыла завязать пояс пальто, и теперь он волочился за ней по снегу.

— Какая хорошая, воспитанная девушка, — сказала миссис Норман, входя с собаками в лифт. — Надеюсь, она не подумала, что мне тоже трудно терпеть… Какой стыд. Надо будет ей объяснить…

Двери лифта закрылись, и в вестибюле вновь стало тихо.

Киллиан вернулся в свою будку.

В 10:30 зашел почтальон, худой высокий афроамериканец, который всегда, какая бы ни была погода, перемещался на велосипеде. Он доставлял почту пунктуально, как часы, — качество, которое Киллиан очень ценил. Почтальон был неразговорчив, а консьерж, со своей стороны, не предпринимал попыток растопить лед. Ни один из них не знал, как зовут другого, и не интересовался этим. Их взаимодействие ограничивалось тем минимумом, которого требовала работа консьержа и почтальона. Они здоровались друг с другом, почтальон оставлял письма, консьерж принимал их, и они прощались.

Киллиан опускал письма в почтовые ящики, когда из лифта вышла одна из латиноамериканских домработниц, толкая перед собой кресло на колесиках. В кресле сидел болезненного вида пожилой человек.

Одно из колес застряло на выходе из лифта. Женщина пыталась освободить его, дергая коляску, а бедный старик, казалось, не мог понять, что происходит. Он тихо, с отсутствующим взглядом, мотался из стороны в сторону вместе с креслом.