— Получилось,— заголосил Кравец. — Мать его за ногу, за ложноножку. Вышло у нас, а у него ни хрена.

— Если точнее: не у нас, а у Шошанки. Такое вот нитеплазменное чудище можно было ухайдакать лишь нитеплазменной дубинкой. Сегодня я снимаю перед Шошей не чужой скальп, а собственную шляпу. От кайфа и признательности.

Дерзкий Кравец на моих изумленных глазах наложил свои лапы на фемку, вставил в свои объятия и обслюнявил ей обе щеки. Я уж подготовился к тому, что она следующим тройным ударом превратит шерифа в жалкую метелку. Но обошлось. Я облегчился, в смысле выдохнул с протяжным свистом через щелочку рта.

— Я не смогла сделать нитеплазму, а просто ее украла,— пояснила Шошана, сминая что-то подвижное руками.

— Это ничего. Плазмонт не является юридическим лицом. Поэтому даже можешь повторить.

— Не надейся, Терентий. Просто сейчас у нитеплазмы был небольшой заряд подходящего знака.

Тут суматошный шериф испустил пламенный призыв.

— На приступ, граждане!

Шошана твердо встала напротив нитеплазменного забора. Ее руки взмыли, будто собралась она нырнуть в бассейн. Затем я, да и Кравец тоже, заметил еле видимые струи (голубенькие такие), которые вылетали из ее ладоней — ну, просто бьющая под напором вода. Впрочем, эта “вода” ничего не смачивала, потому что была на самом деле нитеплазмой. Концы струй загнулись в сторону нитеплазменной преграды, образовав что-то вроде большого таза или параболоида. Еще и касания не было, когда проскочил разряд, похожий на пробойный ток между двумя электродами. Осточертевший забор весь превратился в молнию, та шарахнула в центр “таза”, который серьезно пострадал, вернее мигом исчез. Шошану отшвырнуло, но она ухитрилась и с больной ногой открутить такое сальто, чтобы мягко приземлиться.

— За-а-бор нам боль-льше не ме-е-шает,— запинаясь, произнесла фемка.

— Видимо, так реагирует нитеплазма двух противоположных знаков при мощных зарядах.

— Еще десяток раз свалиться, улететь, расплющиться, получить по кочану — и мы станем крупные спецы по этим зарядам. — Я поежился, предчувствуя многочисленные побои.

Кравец тут опомнился и решил первым выскочить в коридор, он уже истошно завопил: “Даешь на грудь аквариум, а-а-а!”. Я едва успел ухватиться за клетчатую рубаху:

— Не делай этого, крутой парень. Иначе мы утонем в брызнувших оттуда соплях и ничего положительного о нашей кончине нельзя будет написать ни в прессе, ни на могилке. Отсюда нам лучше убраться по-тихому.

— Ну ты, пусти… — перестал контролировать себя Кравец и уже хотел зацепить мой нос своими пальцами, я же намеревался, поддав коленом в пах, переключить компаньона с войны на мир.

— Если будете вести себя как расхристанные дураки, я вас оставлю тут навсегда, нитеплазме на художества,— пригрозила несколько рассвирепевшая предводительница. Она аккуратно высунувшись из нашей комнаты, мазнула лучом сквизера по глазку видеокамеры — стекло объектива сразу перекристаллизовалось и стало показывать мульти-пульти.

— Это еще не все,— строго напомнила она. — Сама нитеплазма реагирует на нас. Не на слова и внешний вид, а на чувства и мысли. Поэтому будьте благоразумны. Я знаю, у вас это не принято. Но постарайтесь не будоражить себя. А еще лучше — полюбите поскорее Новую Жизнь, объединительницу всего прогрессивного человечества. Тогда, может, она примет вас за сотрудников “Дубков”.

— Да я лучше полюблю большого марсианского таракана и буду лизать ему задницу,— скрипнул зубами Кравец, но вредность его была уже на излете.

Шошана взяла нас за руки, как учительница неслухов и вывела в аквариумный зал. От рук ее шло расслабление, и мне пару раз показалось, что я нахожусь где-нибудь в солярии после хорошей дозы эндорфинового размягчителя. Не знаю, что там любил сейчас Кравец, я же на место Новой Жизни подставлял Шошку, отчего она (Новая Жизнь) становилась более-менее сносной.

— Нам таким бесхитростным образом отсюда не убраться,— не смог окончательно успокоиться Кравец. — Наверху мы встретимся с превосходящими силами противника, он нас зашахует и по-своему будет прав. Надо отработать хотя бы отвлекающий маневр.