Выыыдох

Обрывки светской болтовни Рууда просачивались через маятниковые двери. Извивались у нее в мозгу, стучали в такт пульсу в висках.

— Добирались автобусом? — Тук, тук.

— Да нет, на метро. — Тук, тук.

— А вы, Ларс, как обычно? Легко нашли место для парковки? Да, в этом квартале надо смотреть, куда ставишь машину. Охранники не дремлют. — Тук, тук, тук.

Теперь она слышала и другие звуки — еще несколько участников шаркали ногами по ковролину, останавливались в нерешительности, щурились на люминесцентные лампы; вот Рууд заметил их и подманил тем, на что клюют почти все:

— Вон там кофе и булочки.

Шуршат шаги, похрустывают пластиковые стаканчики, отделяемые друг от друга, шипит термос-помпа. Дышать стало легче, но она все равно пока не решалась распрямиться. Смотрела вниз, на керамические плитки пола. Взгляд тянулся по шву, бежево-серому от жира и грязи. Все здесь было липким, даже воздух. Тридцать лет вонючего кухонного чада, который оставлял в глотке соленый липкий привкус.

Разговоры за дверью зажурчали громче, рождая в большом помещении слабое эхо. Автобус, метро, парковка? Приятный дождик. Хорошо для газонов. Изумительное лето, правда? Почти как на Средиземном море. Какие планы на выходные?

Она пожалела. Пожалела, что не взяла предложенное ей выходное пособие и не свалила. Разумный человек поступил бы именно так. Сжег бы мосты и начал все заново где-нибудь еще. Неважно где. Новый город, новый район страны. А может, вообще другая страна?

Еще не поздно.

Задняя дверь — прямо перед ней. Ключи в кармане. За дверью цементные ступеньки, несколько мусорных баков — и вот ты на улице. Чтобы сбежать, хватит нескольких минут. Но она подписала бумаги, убедила всех, что достойна второго шанса. Убедила себя саму, что этот ее шанс — последний.

В зале заговорили еще оживленнее. Термос продолжал шипеть. Звук становился громче по мере того, как содержимое убавлялось. Разговор начал ходить кругами.

Ну что же. На погоду и правда грех жаловаться, грех…

Она выпрямилась, покосилась на заднюю дверь. Закрыла глаза. Пальцы скользнули к правому предплечью, дернули белую ткань блузки, манжета полезла к локтю. Через минуту она могла бы оказаться на мокром от дождя асфальте. На свободе. Сбежать отсюда.

Дверь распахнулась. Рууд. Присел на корточки. Коснулся ее колена.

— Вероника, все нормально?

Его рука была теплой, с отчетливыми старческими пятнами. Сколько Рууду вообще лет? Скорее около семидесяти, чем шестьдесят. Он работал здесь два десятилетия, этот свидетель всех бед, каким только можно стать свидетелем. Вполне мог бы уйти на пенсию. И все же он продолжает работать. Почему? Ради дармового кофе, говорил старик, а потом смеялся, тем самым избавляя себя от дальнейших расспросов. Умно. Надо и ей испробовать такую уловку.

Она подняла глаза на Рууда, выдавила улыбку. Опустила рукав до запястья. Рууд думает, что она боится, и в каком-то смысле он прав. Она боялась. Но это не вся правда.

— Да, нормально. Просто пытаюсь собраться. У меня свои ритуалы. — Она похлопала по блокноту.