Гуровичу матрас все-таки достался, но такой, что на нем спать невозможно. А подушку он сделал своими руками: набил наволочку личными вещами.
Если вы думаете, что не везет только новичкам, то ошибаетесь. Мы заглянули в камеру к генералу ФСО РФ (в прошлом начальнику службы инженерно-технического обеспечения ведомства) Игорю Васильеву. Как был у него худой матрас месяц назад, так и остался (хотя мы просили заменить). Однако это показывает, что в СИЗО не делают исключения ни для кого и что ситуация с вещевым обеспечением в целом плачевная.
В одной из камер на полу мы нашли человека, который спал на половинке матраса. Вторая половина так истрепалась, что от нее остались только нитки. Видели мы и матрасы, которые представляют собой просто связанные между собой клочья синтепона. Как на этом можно спать — непонятно.
Но заключенным не до матрасов. Они уже не обращают внимания на тараканов и крыс (впрочем, тех стало меньше после того, как по распоряжению начальника мусор из СИЗО стали вывозить не раз в неделю, а через день). Сидельцам не до этих «мелочей». Им бы выжить в жару.
Вентиляция в большинстве камер не работает, многие окна открыть невозможно (решетки двойные, располагаются с внешней и с внутренней стороны стекла и наглухо заварены). Единственное спасение — распахивать форточки (или, как их еще называют, «кормушки») в дверях камер. Но есть нюансы. Если напротив стена, то никакого движения воздуха особенно не происходит. А если напротив другие камеры, то некоторые заключенные начинают перекрикиваться между собой. Самые «гуттаперчевые» просовываются в эти окошки до пояса. В итоге сотрудники вынуждены «кормушки» закрывать.
В двери очередной камеры стучат:
— Откройте окно, мы задыхаемся!
— А зачем вы перекрикивались? — строго спрашивает сотрудник. — Это межкамерная связь!
— Это не мы, это из другой камеры, а закрыли нас! Откройте, у нас человеку уже плохо!
И примерно такие диалоги на каждом этаже.
— Лучше пусть они перекрикиваются, чем сознание теряют от жары, — говорим мы (проверку проводили с членом ОНК Москвы Любовью Волковой).
Сотрудники с этим, в принципе, соглашаются. Но им ведь надо и за порядком следить.
Во многих камерах есть больные. Люди кашляют, жалуются на плохое самочувствие.
— У нас вся камера болеет, — говорят заключенные в камере № 625. — Рвота, температура, кашель. С трудом нам принесли несколько таблеток ацетилсалициловой кислоты и активированного угля.
С лекарствами в «Медведе» плохо, как, впрочем, и во всех других СИЗО Москвы. Заключенные жалуются, что им не дают даже элементарных препаратов. При этом медики боятся признаться нам, что дела с медикаментами обстоят настолько печально. Самые совестливые просто молчат в ответ на вопрос «Почему вы не даете людям таблеток?».
Новые ПВР предусматривают возможность покупки лекарств за деньги заключенного. Процедура такая: если у арестанта есть сумма на лицевом счету и ему выписали рецепт, то он подает заявление на имя начальника СИЗО и администрация учреждения покупает нужные препараты. Так вот, до сих пор эта новая практика не введена, судя по всему, нигде. Я не встретила ни одного арестанта, который бы похвалился, что ему купили медикаменты вот таким образом. И все это на фоне, повторюсь, катастрофической ситуации с запасом препаратов в самом СИЗО.
— Из нашей камеры человека на суд вывезли с температурой, — говорят заключенные. — Дали таблетку и написали в справке, что он может участвовать в заседании. А если у него коронавирус?
Тесты на ковид в СИЗО есть, но делают их только тем, кого отправляют на этап. Ни у одного из тех, кто нам жаловался на признаки гриппа или простуды, тест не взяли. Впрочем, и медики, и заключенные считают, что это уже неактуально.
— Ну найдут ковид у половины сидельцев СИЗО, посадят на карантин, и что? — говорит арестант с медицинским образованием. — Сейчас ковид уже не так страшен, как грипп. А ввести могут такие ограничительные меры, что мы опять останемся без посылок, свиданий и т. д. Никто этого не хочет. Не надо тестов, пусть просто дадут лекарств.
В одной из камер, рассчитанной на четверых, замечаем пятого, т. е. «лишнего» человека. Ему соорудили нары у самой двери. Открываешь — и сразу упираешься в его ноги. Заключенный тяжело болен, а такие условия и духота для него равны смертному приговору. Не повезло и сокамерникам, которые наблюдают его страдания 24 часа в сутки.