Света вдруг всхлипнула.

— … Откажешься от меня! — выпалила она.

В её глазах заблестела влага.

— Это правда? — спросила Пимочкина. — Саша! Отвечай!

Она махнула кулаками.

Я хмыкнул: сообразил, в чём дело — что так впечатлило и расстроило комсорга.

Но успокаивать Свету не собирался.

— Враньё, — сказал я. — Всё было совсем не так.

— Было?!

Две капли-слезы наперегонки устремились по щекам Пимочкиной к подбородку.

— Было, — сказал я. — Слава мне помог.

«Получи фашист гранату, — подумал я. — Это тебе, Аверин, ответочка за ту подставу на Новый год».

— Вот только я ни в чём не клялся.

— Нет? — переспросила Света.

Мотнула головой — слёзы сорвались с её щёк, упали на паркет.

— Нет, — сказал я. — Потому что не было необходимости клясться. Аверин и без моих клятв знает, что я не собирался и не собираюсь с кем-либо встречаться до окончания института. Ни с кем. Тебе я об этом тоже говорил. Помнишь? Что в моих словах показалось тебе непонятным?

Пожал плечами.

— Ни с кем! — повторил я. — Это значит, что и с тобой встречаться не буду. Слава об этом знает; Паша об этом знает; ты тоже об этом слышала; Надя Боброва и та, наверняка, в курсе. Все знают. Что я. Ни с кем. Встречаться. Не буду. С тобой — тоже не стану. Вот и все мои обещания.

Видел, как вздрагивала от моих слов Пимочкина. Словно я не говорил, а бил её по щекам. Слёзы бежали по лицу комсорга одна за другой — превратились в тонкие извилистые струйки. Света заглядывала мне в глаза. Будто собака, которую хозяин привязал к дереву в лесу: всё ещё не верила, что он её бросит. Белое пятнышко на носу девушки порозовело. В устремлённом на меня взгляде не осталось и тени гнева или злости — только тоска и обида. Я выстаивал в воображении мощную стену, разделявшую меня и Пимочкину. Прятал за ней свои эмоции. Оставался внешне спокойным: хороший начальник, как и хирург, должен уметь делать людям больно.

«А ты скотина, Димочка, — мысленно сказал я сам себе. — Ведь так называла тебя жена? Признай: не очень-то она и преувеличивала. Радует только, что ты всё ещё не получаешь удовольствие от вот таких своих выходок. Значит, что-то человеческое в тебе всё же осталось. Как ни странно». Смотрел Свете в лицо — не отводил взгляд. Очень надеялся, что Пимочкина читала в моих глазах: я спокоен, честен и… настоящий подонок. Не дал девчонке повода заподозрить, что я попросту делал то, что «нужно» и «правильно». Выжал из себя самодовольную улыбку — словно сделал контрольный выстрел.