Вновь напряглись Светины пальцы на моих плечах.

— Ну… в интернате.

— Что, там у нас в интернате?

Света вздохнула. Словно уже пожалела, что затеяла разговор.

— Вы там… с девочками… целуетесь, — сказала она.

Посмотрела мне в глаза. Виновато, как нашкодивший пёс.

Я пожал плечами. Постарался выглядеть серьёзным.

Заявил:

— Некогда мне было целоваться. Я много учился. Не до глупостей было.

Спросил:

— Думаешь, легко после школы-интерната поступить в институт?

Света закивала — отражение настольной лампы в её глазах замигало.

— Папа сказал, что ты большой молодец, — заявила она. — Он говорил, что выпускники интерната обычно идут в училища. А многие — так и вообще: попадают…

Замолчала.

— В тюрьму?

Света мотнула головой.

— В институт после интерната пробиться сложно, — сказала она. — Очень! Так считает папа. Я говорила ему, что ты не такой, как другие. Что ты очень умный. И целеустремлённый…

Пимочкина улыбнулась, будто вспомнила разговор с отцом.

— Он сказал: такие, как ты — редкость, — заявила она. — Один из тысячи. Или даже один из ста тысяч!

Расстояние между нашими животами вдруг сократилось. Грудь девушки второй раз за сегодняшний день прижалась к моей. Только теперь — не по моей вине. Я в удивлении вскинул брови. Ощутил на губах тепло чужого дыхания. Посмотрел в широко распахнувшиеся глаза Пимочкиной. Рассмотрел в них испуг и… решимость. Не успел поинтересоваться у комсорга, почему она разговаривала обо мне с отцом. Потому что музыка смолкла. А громкий голос именинницы позвал нас пить чай.