Адам выжидает, все ли она сказала.

– Иными словами, сначала они не были друзьями, но потом сдружились. Верно? А Скотт и эти двое солгали, сказав, что едва знали Джейка.

– Ну конечно, они солгали! Я это уже говорила. Скотт Сандерс, Питер Мюррей, Чарльз Белл: это они втянули Джейка. А Джейк… нет, он не был невинным. Но он не был готов. Под конец он словно… словно…

Сюзанна останавливается, не договорив. Ее мысли возвращаются к той горящей урне, она представляет себе Джейка там, рядом, как он смотрит через дорожку. Ей приходят в голову слова, но она их не произносит. Наконец Адам озвучивает их за нее:

– Как мотылек на огонь.

За окном солнце наползает на облако, и тень проплывает по комнате. Сюзанна не думала, что мир может стать еще мрачнее.

– Ты говоришь, они втянули Джейка. А ты ничего не сделала. Ты не пыталась даже выяснить, чем Джейк занимался, с кем он вдруг стал проводить время.

Сюзанна поднимает глаза.

– Ему было пятнадцать. Он ничего мне не рассказывал.

– А ты не думаешь, что сама должна была все выяснить?

Сюзанна согласна с ним. Теперь согласна. Теперь легко говорить – намного сложнее быть родителем и балансировать между потребностью быть уверенной, что сын в безопасности, и уважением к праву подростка на самостоятельность. Она доверяла Джейку. Разве не так она себе говорила? Или она перепутала доверие с чем-то еще – самооправданием в том, что она не слишком придирчиво следила за его выбором друзей? Но раньше у него никогда не было проблем с приятелями. Был, правда, в том году инцидент, когда Джейка вызвали к директору за то, что он якобы ударил лбом в переносицу другого ребенка, но это было так не похоже на него (как думала Сюзанна), что она поверила в объяснение Джейка, будто там была массовая драка и он вмешался, чтобы защитить друга – друга которого он в скором времени отверг. По мнению Сюзанны, это еще одно доказательство того, что ей с Нилом удалось вырастить юношу, который скоро сможет стать полностью независимым. Джейку не нужно было, чтобы Сюзанна выглядывала у него из-за плеча. Он и сам мог за собой присмотреть – как всегда.

– Так вот как все будет? – спрашивает Сюзанна. – Я рассказываю, что произошло, что я сделала, что мне не удалось, а ты решаешь, искренна ли я в своем раскаянии? Так ты примешь решение, отпустить ли Эмили?

Адам качает головой.

– Ну, как-то так.

Значит ли это, что Эмили удерживают где-то силой? В заточении? Если Сюзанне удастся узнать, где, сможет ли она передать сообщение кому-нибудь – полиции, Алине, Рут, да кому угодно, – так, чтобы Адам не заметил? По телефону звонить нельзя, но эсэмэс, или письмо или… «Ватсап»? Зачем иначе она зарегистрировалась в «Ватсапе»? Вдруг он сможет ей помочь?

Сюзанна замечает, как у нее путаются мысли. Неважно, какое средство она выберет. Сложность в том, чтобы отправить сообщение незаметно для Адама. А главное – выяснить, что нужно написать. Позвать на помощь она может и сейчас, набрать спасателей успеет. Но пока она не знает наверняка, что ее дочь найдут, что она не проведет часы, дни и недели голодая, задыхаясь, истекая кровью в какой-нибудь импровизированной тюрьме – в подвале? На складе? В фургоне? До тех пор Сюзанна не могла ничего предпринимать. Ей оставалось только играть по правилам Адама. Более того, она обязана выиграть.

– А если я сейчас тебе это скажу? Если признаю, что это целиком и полностью моя вина? И ничья больше. Не Скотта, не Пита, не Чарли. Ничья. Только моя.

Лицо Адама принимает выражение клерка за офисным столом. Он бы рад помочь ей, говорит оно, но руки связаны.

– Дело в том, Сюзанна, что у тебя было восемнадцать лет, чтобы принять ответственность. С чего мне верить твоим словам сейчас?

– Тогда все было иначе. Ты это знаешь! Я ничего не могла сказать публично, но это не значит, что я не признавала свою вину. От тех, кто там был, кого это затронуло, я не скрывала, что виновата. Всегда. Я говорила всерьез тогда и имею это в виду и теперь.