— Повтори. Не понял — это или я кретин, или немцы.
Соколов сам был ошарашен. Озадаченно почесав лоб, он повторил:
— Лагеря нет. Он полностью уничтожен. Мы, правда, издалека смотрели. Там сейчас, судя по всему, немецкие криминалисты работают. Много охраны, очень много. Не меньше двух батальонов. Близко мы подобраться не смогли, но рассмотрели отчетливо. Все палатки, где спали немецкие солдаты, охранявшие лагерь, уничтожены. Вышки, колючая проволока, техника, сама охрана тоже. Видел длинный ров, который копала похоронная команда, и приготовленные березовые кресты. Убитых в нашей форме не видел. Только в немецкой.
«Все страннее и страннее», — озадаченно подумал я. Задумчиво глядя на Соколова, приказал:
— Делай что хочешь, но языка мне добудь. Лучше из полицейских. Они больше знают.
Лейтенант озадаченно спросил в ответ:
— Кого добыть?
Это заставило меня досадливо сморщиться. Блин, забыл, общепринятое название пленных для добывания информации сейчас еще не известно.
Посмотрев на лейтенанта, объяснил:
— Язык — это солдат противника, взятый в плен разведкой для добычи информации.
Лейтенант, козырнув, ответил:
— Понял, товарищ капитан. Разрешите выполнять?
Отпустив Соколова, я повернулся к Скворцову, который стоял рядом и внимательно слушал доклад лейтенанта.
— Ну что скажешь? — Скворцов задумчиво потер подбородок.
— По словам лейтенанта, уничтожено и место стоянки крупной моторизованной части, стоящей рядом. Даже не знаю, что сказать. Кроме нас, тут вроде никого не должно быть. Но кто бы это ни сделал, я пожму ему руку.
— Не ты один. Я бы его вообще расцеловал. Но кое-что ты пропустил.
Капитан задумался. Видя, как у него мрачнеет лицо, я понял, он сообразил, что мы в большой заднице. Свои чувства он выразил одним словом:
— Б…я!
— Не то слово!
— Что делать будем? Со слов Соколова, бой был сегодня утром, значит, пять часов назад. Они уже должны начать прочесывать местность вокруг. Если мы попадем под их гребенку, будет плохо.